Знание-сила, 2009 № 04 (982)

Парадокс в том, что возможностей наблюдать ключевые моменты своего времени у человека аудиовизуальной эпохи неизмеримо больше, чем у его предшественников. Все важное, сенсационное, необычное в мире ему показывают на телеэкране, зачастую в режиме реального времени. Но он не успевает заметить. Возможность осмыслить происходящее в ворохе мелькающих новостей мала. Если раньше история была для современников слишком широка, медленна и необозрима, то сейчас человек слишком медленен для ее темпов. Человек прошлого пребывал в бытовом окружении, где «судьбоносные» дела случались редко, а если происходили, то подавались ему в идеологической аранжировке, тщательно и подробно ему толковались. Нас же бомбардируют сгустки ежедневных сенсаций с минимумом объяснений. События проносятся так быстро, что наблюдатель истории может фиксировать как бы отдельные детали и следы произошедшего, но целое остается за пределами его восприятия. Утеряна соразмерность жизненных темпов индивидуального человека и цивилизации, и последовательность общественного процесса рассыпается. Моментальная история заступает место длительной.

Изменяется содержание счетных единиц времени. Верхний предел человеческого «Я» — всемирная история — начинает сближаться с нижним порогом человеческого самовосприятия, с его «теперь». Индивидуальный стык прошлого и будущего, интервал, в котором человек успевает обозначить свое «Я» каким-то вразумительным способом, заимствуется цивилизацией для маркировки ее глобальных картин.

Некоторые исследователи информационного общества объявляют переход к глобальному «теперь» ведущей стороной мировых процессов конца ХХ — начала ХХI веков. Современный философ Р. Бартрам даже утверждает, что «процесс глобализации в меньшей степени имеет дело с экономической и политической гомогенностью и в большей — с продвижением к «единовременной системе» («one time system») настоящего мгновенья».

Время мелькает

Мы приучаемся жить в «реальном времени» видеозрелищ — и теряем чувство территории и пространства. «В дополнение к хорошо известным эффектам «телескопии» и «микроскопии», которые революционизировали наше восприятие мира после XVII века, — пишет Вирильо, — недолго осталось ждать, как эхо «видеоскопии» проявится в создании мгновенного, интерактивного «пространства-времени», которое не имеет ничего общего с топографическим пространством географической и даже геометрической дистанции». Релятивистский хронотоп, предрекаемый Вирильо, будет состоять из мелькающих экранных «теперь», которые не сливаются в протяженность «прошлого-настоящего-будущего», но и не дают отчетливых площадок-сцен зрелища.

«Видеоскопию» — быструю смену картин перед глазами зрителя в ее воз действии на время — еще в начале ХХ века предугадал Анри Бергсон. Детская забава — изображение жизни при помощи вырезанных фигурок — становится популярным занятием, когда моментальные фотографии начинают быстро показывать на экране с помощью аппарата. Фигурки создают иллюзию жизни, их ряд искусственный, внешний, он не сливается с собственным внутренним временем «Я»:

«Процесс, в сущности, заключается в том, — писал Бергсон, — чтобы извлечь из всех движений, принадлежащих всем фигурам, одно безличное движение, абстрактное и простое, — так сказать, движение вообще, поместить его в аппарат и восстановить индивидуальность каждого частного движения путем комбинации этого анонимного движения с личными положениями. Таково искусство кинематографа. И таково также искусство нашего познания. Вместо того чтобы слиться с внутренним становлением вещей, мы помещаемся вне них и воспроизводим их становление искусственно. Мы схватываем почти мгновенные отпечатки с проходящей реальности, и так как эти отпечатки являются характерными для этой реальности, то нам достаточно нанизать их вдоль абстрактного единообразного невидимого становления находящегося в глубине аппарата познания, чтобы подражать тому, что есть характерного в самом этом становлении, Восприятие, мышление, язык действуют таким образом. Идет ли речь о том, чтобы мыслить становление или выражать его или даже воспринимать, мы приводим в действие нечто вроде внутреннего кинематографа».

Бергсон едва ли мог предполагать, что менее чем через век моментальные фотографии заполонят культуру и значительно превзойдут пропускную мощность нашего внутреннего кинематографа. Французский мыслитель понимал под кинематографическим механизмом принцип познания — весьма несовершенного, механистического, но, в общем-то, не угрожающего нашей сокровенной интуитивной темпоральности. «Видеоскопия» ей угрожает, поскольку выходит за пределы собственно познания и претендует на пересоздание человеческого «теперь».

Но не преувеличено ли разрушительное влияние массовой коммуникации на строение человеческого времени?