Знание-сила, 2009 № 04 (982)

Так вот, когда эта частичка первичного «атома», этот пузырек, ставший потом нашей Вселенной, переживал инфляцию, другие части этого же «праатома», то есть другие пузырьки, могли остаться в прежнем крохотном виде. Но в этих пузырьках — и вот в этом и состоит новизна идеи Гендельмана и его соавтора Сакаи из Японии — могла сохраниться исходная темная энергия, причем в самых разных своих формах (теоретики говорят сегодня, что у нее несколько таких форм), включая наиболее активную, так называемую «фантомную».

Подсчитав, как должны вести себя прилипшие к нашей Вселенной остаточные «пузырьки», наполненные такой фантомной энергией, Сакаи и Гендельман пришли к такой картине. Со временем эти пузырьки начинают «дышать», то есть фантомная энергия пытается их раздуть, а стенки мешают, и эта борьба приводит к периодическому сжатию и расширению пузырька. Однако в конце концов фантомная энергия берет верх, как в и нашей Вселенной, и пузырек раздувается в полнометражную вселенную, вроде нашей. Дальше возможны, как говорится в квартирных объявлениях, варианты. В одном из них раздувшийся пузырь отщепляется от нашей Вселенной и начинает собственную суверенную жизнь. Снаружи он будет казаться черной дырой, а внутри будет настоящей вселенной со своими галактиками и звездами.

Но есть и другой вариант. Расчеты авторов показали, что некоторые пузыри могут раздуваться за счет пожирания окружающего пространства-времени. А чье это пространство-время? Нашей Вселенной, вестимо. Что же тогда будет с ней, с родимой? А ничего. В смысле — ничего от нее в этом случае не останется. Поскольку такое неконтролируемое расширение пузыря будет «инфляционным», оно будет происходить, как и у нас когда-то, со сверхсветовой скоростью. И если оно (предположим!) начнется в каком-нибудь пузырьке, который (возможно!) существует где-то там, прилипнув к стенкам нашей Вселенной, то мы и мигнуть, что называется, не успеем, как нас не станет — и всей нашей Вселенной тоже. Это и есть «угроза по Гендельману — Сакаи».

Очень интересно, не правда ли? И даже как-то не страшно. Если мы и мигнуть не успеем, то это будет в самый раз то, что когда-то польский фантаст Лем называл «прекрасной катастрофой». А Чехов о том же самом сказал: «Он пугает, а мне не страшно». Подумаешь, пузыри! Мы сами бывший пузырь. Мы уже все это проходили. Нас не испугаешь.

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ: АНТРОПОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

«Корешки на Варварке» и злополучные царские невесты...

... колдовство и политические интриги в Москве XVII века

Александр Савинов

Осенью 1623 года царь Михаил Федорович в окружении ближних бояр «спрашивал придворного «дохтура»; врач, англичанин Билс, отвечал тихо. Когда пришло время «бояр слушать», государь обратился к дяде, Ивану Никитичу. Тот ответил невнятно, говорил, как жевал; называли его Каша.

Допрос придворного врача имел прямое отношение к событиям, которые произошли семь лет назад, когда собраны были в Москве царские невесты, дочери «служилого сословия». Царь «смотрел», и приглянулась ему дочь небогатого дворянина. Чем пленила молоденькая Марья Ивановна Хлопова двадцатилетнего государя? Выбрал наугад, истомленный желанием? Или мыслил освободиться от опеки матери, властной «старицы» Марфы? Говорилось, она «поддерживает царство», ибо государь «млад и не обладает таким разумом, чтобы управлять землей.» Что уместно было во время избрания новой династии, когда отец малолетнего государя был в плену. Отсутствие отца — повод для опеки, которую осуществляла мать с «духовным отцом», священником.

Жила Марфа в палатах царских, «покамест в монастыре хоромы поставят», что вполне прилично для «инокини». Подчинение матери могло продолжаться до совершеннолетия, которое определялось в то время свадьбой в возрасте 15–17 лет. Стараниями опекунов Михаил Федорович стал «перезрелым женихом». Но пришло время для самостоятельной жизни.

В мае 1616 года государь отправился с невестой молиться в Троице-Сергиев монастырь. Молодые радовались весеннему простору и с надеждой вернулись в Москву. «Юная невеста беззаботно кушала сладкие царские яства, веселилась новой жизнью и ожидаемым счастьем», — показано в историческом очерке. Готовились к свадьбе. «Нарекли ее царицею.» — запомнили современники. «Жила в царских покоях не малое время». Поменяли имя Марья на «родовое, романовское»; появилась Анастасия. Но царская невеста заболела, стала «изнемогать». «Государь со всем государством Бога за нее молили». Доктор Билс назначил лекарства, которые родственники заменили иными средствами. Неизвестно, что помогло, но дядя невесты, Гаврила Хлопов, «бил челом, что болезнь была невеликая и прошла». Болезнь, мол, «пустяшная», от «сладких ядей». Однако бояре приговорили: невеста «к государевой радости непрочна», будет «поруха чадородию», и следует ее удалить. Инокиня Марфа мнение утвердила, и можно ее понять: новая династия исчезает, если сын без наследника. Показала, насколько выбор неосмысленный.