Знание-сила, 2009 № 04 (982)

В этом процессе история и психология были отделены друг от друга — науке о прошлом отводилась работа превращения индивидуальных свидетельств в коллективный опыт. За психологией оставалась прерогатива непосредственности. В лучшем случае ей отводился отдельный слой исторической детерминации. В гиперсобытийной истории, или постистории, такое разделение труда уже под вопросом, поскольку ее мега- и микроизмерения сводятся внезапно, необычайно быстро и глобально. Непосредственное переживание события человеком, феноменология его восприятия если и не совпадают, то входят в острое соприкосновение со складыванием мегафактуры истории.

Разумеется, я не утверждаю, что в XXI веке все крупные общественные вехи будут состоять из взрывов и катастроф, транслируемых масс-медиа в режиме реального времени. Но несомненно, что 11 сентября открыт особый формат события: предельный, рамочный. С одной стороны, он глобален, то есть отвечает критерию всемирно-историчности, с другой стороны — экзистенциален, то есть затрагивает практически каждое индивидуальное «Я» на планете. Более медленные, собственно исторические, режимы опосредования индивидуального коллективным оказываются внутри гиперсобытийной размерности. Для традиционных методов работы с историей — это совсем не благо. Они оказываются как бы закупоренными и задавленными в «теперь» огромной массой свидетельств.

Выпуск к годовщине 11 сентября 2001 года книги и DVD «In Memoriam: New York City 9/11/01» предуведомлялся экранным сообщением о том, что террористическая атака на ВТЦ — самое документированное событие человеческой истории. Роковой день отснят и показан по минутам и секундам, в мириадах ракурсов и позиций, глазами и во мнениях тысяч его свидетелей и участников, снаружи и внутри падающих небоскребов. «Однако, — уныло констатирует исследователь этого документального изобилия, — ирония в том, что насыщенное информационное освещение, последовавшее за атакой 11 сентября, и несметная фиксированная документация (и воспоминания очевидцев) этого дня, служат коллапсу памяти о нем. Пространство истории и для истории, похоже, сжимается. Мерцающие кадры телевидения сооружают мгновенную историю, которая насыщает наш интенсивно и экстенсивно транслируемый век и, в конечном итоге, сокрушает память визуальными образами, часто взятыми из телевидения или воображаемыми там».

Такое замешательство понятно, но оно огорчает. В тот момент, когда идеальный хроникер истории, о котором мечтал американский философ Артур Данто, наконец заработал, оказывается, что его исчерпывающие отчеты даже продвинутому ученому Запада только мешают. Конечно, речь идет о такой науке, для которой и быстрое время — слишком непредсказуемо и эфемерно. Ведь она работает не столько с восприятием и памятью, сколько с забыванием. Ей нужна не абсолютная документированность, а следы исчезнувшей жизни в умеренном количестве. Поэтому сверхбыстрое время для нее — такое же бедствие, как атаки террористов для мировых держав.

Я поставлю знак вопроса к предположению, что новая темпоральная размерность обещает изменить основы сотрудничества истории и психологии. Не потому, что феномен сверхбыстрого времени вызывает сомнение, а потому, что он проявляется слишком экстремально и очевидно. Ни Гулливер, ни Алиса не готовы пока видоизменять свое «Я» по гиперсобытийному шаблону, тем более, если власть стремится предохранить их от шоковых эфирных излучений. Наука тоже стремится укрыться в тени привычных форматов. А вот это — менее извинительно и понятно. Ведь очевидно, что новая размерность мира, увы, — не фикция модного теоретизирования. Фикция — это мир, от которого осталась тень.

КОСМОС: РАЗГОВОРЫ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Коротко о пузырях

Михаил Вартбург

Эдуардо Гендельман из университета Бен-Гуриона в Негеве думает, что нашей Вселенной угрожает большая опасность. Согласно господствующей «инфляционной» теории, она возникла, когда в одном из «пузырьков» первичного «атома», взорвавшегося в ходе Биг-Бэнга, произошло какое-то «обрушение» некоего силового поля, в результате чего пузырек потерял устойчивость и стал стремительно расширяться (этот период расширения со сверхсветовой скоростью как раз и называется инфляцией), превращаясь в нашу Вселенную. Потом расширение стало замедляться, позволив образоваться нынешним галактикам и звездам с планетами, но в какой-то момент верх начало брать новое поле (так называемой «темной энергии», которая и прежде существовала, но по мере расширения становилась все больше), и теперь наша Вселенная вновь расширяется ускоренно.