Экономический эффект введения Администрации по восстановлению был сокрушительно быстрым и мощным. За пять месяцев, предшествующих принятию акта, появились очевидные признаки восстановления: занятость в промышленности увеличилась на 23 процента и фонды заработной платы на 35. Через шесть месяцев после появления Администрации промышленное производство упало на четверть. Администрация сократила продолжительность рабочего дня, увеличила зарплаты и ввела различные прочие производственные затраты. За весь период существования Национальной администрации по восстановлению промышленное производство так и не выросло до уровня июля 1933 года — времени до администрации.
Официальным символом администрации был голубой орел, которого один из сенаторов назвал «советской уткой». «Новый курс оказался политическим рэкетом», — писал известный американский публицист Менкен в 1936 году.
Администрация контролировала цены на более чем 500 наименований товаров, начиная от сварочных электродов, заканчивая корсетами, охватывая 2 миллиона работодателей, 22 миллиона работников. Один из предпринимателей был арестован за то, что выставил цену на комплект белья в 35 центов вместо рекомендованных 40 центов.
Историк Джон Флин в книге «Рузвельт и его миф» описывал своего рода партизанское движение в противовес Администрации восстановления:
«Администрация не могла до конца навязать свои правила. Возникали черные рынки. Только суровые полицейские методы помогали с этим бороться. Например, на одежную фабрику Сиднея Хилтона полиция врывалась, как на штурм, могла выставить начальство за двери, построить всех работников, устроить им короткий допрос, изъять на проверку все документы. Ночные смены были запрещены. Полиция «пальто и пиджака» могла вломиться ночью в дом, чтобы устроить проверку, не совершает ли кто ночью преступление по сшиванию пары носок».
Повышение различных налогов стало любимым занятием Рузвельта в последующие десять лет. Кульминация — 90-процентный подоходный налог. Сенатор от Мичигана Артур Ванденберг выступал в оппозиции политике Нового курса, говоря, что экономика не может быть восстановлена, следуя социалистическому принципу «потопить верхние две трети, чтобы поднять нижнюю одну треть».
Рузвельт был уверен в необходимости вмешательства в экономику, и это затянуло проблемы еще на много лет. Даже к 1938 году (9 лет после начала кризиса) в США была безработица в 20 %. Такого не случалось ни до, ни после.
Власти и экономисты в последнее время вдруг опять начали говорить о стимулировании спроса: государство рассчитывает, что потребители, получив деньги, начнут их тратить, что создаст так называемый мультипликационный эффект, заставляя расти всю экономику. Именно эта идея была в центре революционного подхода, предложенного Джоном Мейнардом Кейнсом, и со времен Великой депрессии такая политика очень часто применялась правительствами разных стран для спасения экономики. Особенную популярность эти меры приобретают в кризис, в основном потому, что избиратели хотят от правительства активных мер по борьбе с ним.
К счастью, последние лет тридцать этого практически никто не делал: опыт и теория в шестидесятые — семидесятые годы показали, что экономика так не работает. Роберт Барро написал в 1974 году знаменитую статью о том, что такая трата государственных денег в будущем заставит государство поднимать налоги, то есть вскоре забрать эти деньги назад. Вряд ли многие отправятся с ними в магазины, особенно в момент кризиса, когда все уверены, что завтра будет хуже, чем сегодня. Сама идея увеличивать, а не уменьшать расходы в кризис не выдерживает никакой критики, потому что делает государство еще менее надежным должником, что вряд ли поможет вернуть доверие на рынки. Совсем недавно во всех ведущих университетах вам бы рассказали, что фискальная политика — не эффективное оружие для борьбы со спадами; даже год назад все активно критиковали аналогичные меры Буша, а теперь вот советники Обамы предлагают то же самое. Единственное утешение в том, что сегодня это далеко не самая большая опасность.