Непосвященный читатель может поразиться разнообразию цифр, приводимых в исследованиях о Полтавской битве. Численность русской армии то приближается к шестизначному числу, то, напротив, уменьшается до вполне «приличной» величины в сравнении с армией противника. Нечто подобное происходит и с армией Карла XII, хотя «амплитуда» колебаний здесь много скромнее — порядка 10 тысяч человек. Объяснение столь разительных расхождений на поверхности: проблема упирается в источники и методику подсчетов. Так, к примеру, численность русской армии существенно возрастает, если к ней прибавить иррегулярные соединения — отряды казаков и калмыков. Есть в этой ситуации, однако, еще один подтекст, смущающий, похоже, некоторых исследователей: превосходство армии Петра достигает в отдельных исчислениях таких «неприличных» величин, что «умаляет» победу. Понятно, что подобный совсем «ненаучный» мотив не способствует четкому пониманию того, что произошло под Полтавой 27 июня 1709 года. Это, во-первых. Во-вторых, как бы ни был велик перевес русских над шведами, это никак не может обесценить «себестоимость» победы: ведь достигнутое преимущество — следствие того, что Карл XII к моменту решающего столкновения не сумел сохранить свои силы, а Петр, напротив, их преумножил. Как и почему это случилось — другой вопрос. Но факт остается фактом, и с этим следует считаться.
Так как же видится на сегодняшний день соотношение сил сторон в Полтавском сражении?
По данным шведских историков, в канун битвы в строевых частях армии Карла XII насчитывалось порядка 22–24 тысяч человек. Существенно, однако, что далеко не все боеспособные подразделения приняли участие в сражении. Часть сил была выделена для охраны лагеря и наблюдения за Полтавой. В итоге, по подсчетам шведского историка П. Энглунда, в ночь на 27 июня в наступление двинулись 8200 пехотинцев и 7800 кавалеристов (10 полков пехоты и 14 полков кавалерии), а также валахи и казаки Мазепы (от 3 до 8 тысяч человек). Таким образом, регулярные соединения насчитывали около 16–17 тысяч человек.
Советские исследователи, исходя из численности убитых, раненых и плененных шведов при Полтаве и Переволочной, оперировали цифрами до 30 тысяч. Понятно, что, в сравнении со шведскими данными, выглядят они более «весомо». Но есть в этих подсчетах изъян: они, по сути, суммируют итоги и Полтавы, и Переволочной, что не совсем корректно. Это признают и современные российские исследователи, предпочитающие использовать с небольшими коррективами данные шведских историков. В литературе фигурируют цифры порядка 20 тысяч человек, брошенных шведами в наступление.
Что касается армии Петра, то, пожалуй, самая распространенная цифра — 42 тысячи человек, предложенная еще в 1851 году П.П. Карповым. Получена она была в результате умножения числа пехотных и кавалерийских полков на усредненный списочный состав. Военный историк А.К. Пузыревский довел эту цифру до 47 500 человек. Эти данные стали исходными и, если и разнились, то обыкновенно в сторону увеличения.
Совсем недавно П.А. Кротов ввел в научный оборот такой уникальный источник, как ведомость («Табеля войску русскому») списочного состава русской армии. Преимущества этого источника бесспорны: историки получили не усредненные цифры, а состав частей с указанием количества больных, раненых, бывших «в посылках» и «в отлучках». Новый источник позволил определить численность пехотных полков в 22 037 человек. В 18 конных полках перед началом баталии числилось 15 788 человек. Таким образом, суммарная численность регулярной пехоты и конницы в канун баталии равнялась 37 835 человек. Есть основание считать, что окончательная цифра была еще меньше. Однако для этого утверждения нужно более основательное осмысление источников.
Как бы то ни было, при Полтаве Петр I добился решающего преимущества, что являлось необходимым условием победоносного исхода сражения. Не следует забывать, что русская армия все еще уступала шведам в качестве. По крайней мере, Петр вынужден был исходить из этой посылки. Превосходство в численности — количество — уравнивало преимущество качественное. И не просто уравнивало — склоняло чашу весов в пользу русского оружия. Не случайно у генерала Левенгаупта, по собственному признанию, при виде суеты и малочисленности шведских войск «резануло сердце, точно от удара ножом».
После Альтранштедтского мира, заключенного между Августом II и Карлом XII, отдаленная перспектива нашествия шведов на Россию приобрела вполне реальные очертания. Отныне из всех участников Северного союза одна Россия противостояла победоносному шведскому королю. Война неудержимо валилась «на одни русские плечи». Остро вставал вопрос о том, как отразить будущее нашествие? Вопрос был стратегический и одновременно политический — ведь в случае победы Карл намеривался не просто остановить реформирование страны, но превратить ее в третьеразрядную державу.