Знание-сила, 2009 № 11 (989)

Осторожности требует даже такой термин, как «Русская земля». Именно в этом случае важно научное знание. Известно, что летописцы долгое время использовали этот термин применительно ко всем землям и княжествам, некогда входившим в состав Древнерусского государства. Но затем его применение вместе с производными от него терминами сузилось. Русскими стали называть себя именно жители южной Руси, Украины. Здесь термин долго бытовал в двух смыслах: в религиозном — «Русская земля» как православная земля, и в этническом — как земля, населенная украинцами. Северо-Восточная и Северо-Западная Русь, стиснутая границами Московского государства, «заселилась» московитами — так стали называть ее обитателей в Белоруссии и на Украине. Впрочем, Рюриковичи, а затем и Романовы, с XVI века стали настойчиво внедрять в повседневность термин Русь, Россия. Сначала политически, как название страны, затем и ее жителей. Так что, сталкиваясь с этим термином, всегда следует задаваться вопросом, какой смысл в него вкладывается.

Это относится не только к прошлому (какую Русскую землю прославляли гоголевские казаки?), но и к настоящему. В фильме «Русская земля» представлена как земля православная, объединяющая и великорусов, и украинцев, и белорусов. Стоит ли удивляться реакции части радикальных украинских политологов, для которых фильм неприемлем не столько художественно, сколько политически? Важнее, впрочем, другой вопрос: как в рамках подобной патриотической версии должны себя чувствовать другие этносы и представители иных конфессий, участвующие в строительстве современной России? Хорошо, если они все же вспомнят, что Гоголь создавал эпическое произведение о казачестве, не преследуя никаких политических целей.

АЛГЕБРА ГАРМОНИИ

Музыка как сверхструктура

Александр Локшин

Можно ли по небольшому музыкальному отрывку восстановить все сочинение целиком? Лежит ли в основе «удачного» музыкального произведения какой-нибудь алгоритм? Если ответ на второй вопрос положителен, то это, в сущности, означает конец европейской музыки как искусства, поскольку генерировать алгоритмы пристало скорее машинам, а не людям.

Похоже, однако, что музыкальное сочинение есть нечто большее, чем совокупность нотных знаков, записанных в партитуре. Общеизвестен пример с Шестой симфонией Чайковского, которую многие знаменитые дирижеры, точно следуя партитуре, превращали в довольно заурядное доброкачественное сочинение. Поэтому алгоритмический взгляд на природу музыки, скорее всего, несостоятелен.

Но можно ли в таком случае хоть с какой-то степенью объективности судить о качестве музыкального сочинения?

Если речь идет о классике, «проверенной временем», то можно, по крайней мере, надеяться, что сработал какой-то механизм естественного отбора. И если я, допустим, равнодушен к Моцарту, то проблема во мне, а не в Моцарте. Но классика как раз и не вызывает ожесточенных споров. Другое дело — современные авторы. Современный Бах — это кто: тот, кто пишет самые алгоритмически сложные партитуры, или кто-то еще?

Ниже я предложу свой вариант ответа на этот вопрос. Мой ответ будет основан на некоем субъективном музыкальном переживании длительностью в тридцать лет.

Но прежде я хочу сделать небольшое отступление о том, как можно учить иностранные языки без словаря и без учебника, а также без помощи учителя. Допустим, что вы знаете французский язык, а хотите выучить итальянский. Вы отправляетесь на необитаемый остров, захватив с собой кипу итальянских газет. Вначале, пытаясь прочесть какую-нибудь заметку, вы не понимаете почти ничего. Через месяц — вы понимаете почти все. Следует подчеркнуть, однако, что понимание нарастает постепенно.

Как такое могло произойти? Вы постепенно разгадали значения слов. При этом решающую роль сыграли два обстоятельства.

Первое. Вы все-таки знали французский. Поэтому вам с самого начала было, на что опереться в ваших попытках прочесть текст.

Второе. Газетный, да и любой другой текст — это не просто последовательность слов, подчиненная каким-то элементарным структурным правилам (два одинаковых слова не могут встречаться подряд, предложение не может содержать больше ста слов и т. п.). Текст имеет еще определенный смысл и обладает тем самым некой сверхструктурой. На пересечении догадок о значении отдельных слов и смыслов содержащих их фраз вы и находили единственно возможное истолкование текста.

Еще интереснее — и загадочнее — природа восприятия художественного текста. В подлинной поэзии, в отличие от версификации, обязательно содержится тайное послание, не сводящееся к тому смыслу, который дал бы прозаический пересказ стиха. И это тайное послание является, таким образом, сверхструктурой по отношению к прозаическому смыслу стиха.