Второй
: Я. Или ты. Сейчас уже не важно. Однако, если ты окинешь взором.Первый
: Ну?Второй:…наши необозримые просторы; могучие города и веси.
Первый
: Могучие веси? По-мему, ты зарапортовался.Второй: …то сам убедишься, что только великому народу под силу сложить эти гимны! Утверждающие приоритет духа.
Первый
: Над чем?Второй
: Что ты сказал?Первый
: Я спрашиваю: приоритет духа над чем?Второй
: Ни над чем. Просто приоритет.Первый
: Такого не может быть. Грамматика не допускает.Второй
: Мы можем разглагольствовать сколько угодно. Вести дис В куссии. А следует просто выполнять свой долг! Не ерничать, не глазеть по сторонам!Первый
: Мы и не глазеем. Поскольку.⠀⠀ ⠀⠀
— Три водки, два пива, — громко выговорил жилец девятой квартиры Анатолий. — Иначе я развалюсь на атомы.
⠀⠀ ⠀⠀
В Лекционном зале стоял заинтересованный гул.
Слушатели ждали Лектора, а пока обменивались впечатлениями.
— Стареющая цивилизация.
— Безусловно! Целый набор признаков. В «Истории космических цивилизаций» (издание второе, страница 681) можно прочитать.
— Пафос как признак вселенского маразма!
— Плюс — гипертрофированные самооценки.
— Размытый, но еще явственный след тоталитарного управления; эти «первый» и «второй».
Обсуждая, Слушатели не сразу заметили, что за кафедрой стоит Лектор и с интересом прислушивается к их репликам.
— А вы что скажете? — обратился он к самому юному Слушателю, который сидел на первом ряду, выставив вперед ноги в гигантских кроссовках.
— Снова Зонд Брейсуэлла, — объявил молодой человек. — Старая надежда сформировать своих поставщиков информации из местного материала…
— А по поводу стареющей цивилизации?
— Согласен с… ними (юный Слушатель указал на задние ряды). Крепкий космический маразм.
— Но как же они запустили Зонд?
Молодой человек пожал плечами.
— А они запустили его давно, — почти не задумываясь, ответил он. — Пока еще не пребывали в ступоре. И вот покуда этот космический разведчик — зонд — шел, а потом обживался в условиях новой цивилизации, чтобы создать себе помощников из местного материала, — они состарились.
— Вы хотите сказать, что на этот раз зонд-разведчик (известный в истории Космоса как Зонд Брейсуэлла) явился на планету Земля в качестве бюста?
— Ага. Да и как еще? У них там, по-моему, больше ничего нету.
— Что ж, господа, совсем неплохо, — обращаясь ко всем, — заявил Лектор. — Остается суммировать наши рассуждения.
В коридоре девятой квартиры, упирающемся в двери уборной, было темно. Слабое пламя свечи едва освещало сидевшего у стенки человека и каменный бюст, развернутый профилем в сторону уборной.
Человек был жилец квартиры Анатолий, а бюст — просто бюст. Впрочем, если верить внезапному видению Анатолия, этот бюст был космонавтом-разведчиком, посланцем другого мира.
Анатолий, в руке которого откуда-то появилась бутылка, сделал два или три глотка, перемежая их мерной речью. Он говорил:
— Я — землянин. Я — землянин.
Будто какие-нибудь позывные, право.
— Мы — похожи! — говорил Анатолий каменному истукану. — У нас есть глаза, и у вас есть глаза. У нас есть уши, и у вас есть уши. У нас есть нос, и у вас есть нос. У нас…
Но дальше перечислять не имело смысла; больше у бюста ничего не было, на то он и бюст. И все-таки, по некоторым признакам можно заключить, что Анатолий не напрасно трудился, стараясь выйти на контакт.
Сидя почти у самого порога коммунальной уборной, скромный землянин сделал свое дело. Каменный истукан откликнулся, хотя и ничего не сказал в ответ. Или Анатолий не расслышал? Во всяком случае, сигнал на далекую планету был отправлен. Это — факт, тут уж ничего не попишешь.
В Космос полетело информационное сообщение необыкновенной важности: Земля — свободна для жизни. Население планеты состоит из
ПРИЕЗЖАЙТЕ!
⠀⠀ ⠀⠀
Правда это или нет, только некоторые факты никак невозможно игнорировать. Например — изрядное количество каменных мужчин и женщин, преимущественно расположенных в парках культуры и отдыха. Они стоят и сидят, иногда — по неясной причине — возводят руки вверх; некоторые смотрят друг на друга, иные — на нас, пробегающих мимо… А один каменный человек сидит ссутулившись, охваченный тяжелым раздумьем. Фигура этого мыслителя хранится в известном музее — по-видимому, для того, чтобы никому не пришло в голову задать ему вопрос: о чем он думает?
Вот о чем?