Новоселье справляли всей деревней. Люди искренне поздравляли соседа с новым домом, хотя при этом не упустили возможности посудачить о хмуром виде и странной немногословности хозяина. Казалось бы, счастливый и жизнерадостный, Минигали не проявлял должного радушия, и это выглядело не совсем обычным, ведь ничего подобного раньше за ним не замечалось. Впрочем, умонастроение Минигали Хабибуловича все-таки объяснилось, когда стало несомненным, что все обещания большевиков на деле выдумка и бред сивой кобылицы. Короткий месяц отделял Бурангулова от того момента, когда деревня наводнится шпиками-обличителями, выявляющими заевшихся кулаков. Нет ничего удивительного, что Минигали предвидел будущие беды.
Отгуляли; а спустя две недели хозяин дома вышел во двор, взял в руки лопату, неспешно зашел жене со спины и со всего размаха обрушил лезвие на затылок женщине. Товарищ Бурангулова рухнула бездыханной, не успев издать ни звука. После этого, по совсем непонятным причинам, Минигали бросил лопату на траву, схватил топор и вернулся в дом. Он вырезал всех: собственных детей, родителей, тещу с тестем. Затем Минигали Хабибулович неспешно прошел в сарай, где без долгих приготовлений и повесился.
Все. Конец истории.
Куст занимал свое прежнее место. Дом Бурангулова нарекли проклятым и старались не приближаться к нему без надобности. Не удалось найти никаких причин, по которым могло бы стать яснее, почему Минигали Бурангулов вдруг в один прекрасный день стал убийцей и порубил всю свою семью. Время прошло, захолустье того уголка стало людям привычным, и, само собой разумеется, что дальше, к западу, деревня уже не росла. Куст продолжал меняться, а точнее, он не менялся вовсе — мир искажался вокруг него. Он лишь сбрасывал осенью листья, запасался терпением, дабы пережить нашествие демонов-вьюг, суровых, трескучих ухарей-морозов, а по весне вновь облачался в цветущий веселый наряд.
Весной 1935-го возле Проклятого Дома объявились пришлые люди. Напуская на себя таинственность, неизвестные гости ни с кем не вступали в разговоры из жителей деревни, и уже это порождало тьму домыслов и разнотолков. К тому же, как выяснилось вскоре, чужаки затеяли внутри дома какие-то работы, назначение которых никто не мог понять. Вспомнили позабытую тропку, что пролегала рядом с домом и выводила в поле: жители деревеньки отчаянно пробирались мимо дома Бурангулова, при этом глаза их неотрывно зарились вправо, даже наводя на мысль о страшной эпидемии косоглазия, охватившей повально все население. На самом же деле это было обычное провинциальное любопытство, хотя по утрам интерес людей задыхался на корню. Дом производил впечатление, уже успевшее стать его изнанкой и лицом: мертвый. Мрачная, злонасупившаяся крыша и наглухо закрытые ставни, казалось, только и ждут того момента, когда последний человек окажется в поле, подальше отсюда. Ни движения там, ни звука, точно мираж пронесся над селищем, но только люди твердо знали: те, кто пришел в их места нежданно-негаданно, сейчас там, внутри. И никакая тишина не введет в обман.
И ближе к полудню — впрямь! — образ переворачивался. Вот уже дотошный, беспрестанный стук доносится из недр дома, словно было то монотонное забивание гвоздей всюду, куда только глаз прикажет гвоздить.
Стук казался тем более странным, что окутывала его молчаливая неизвестность, загадочность и даже некое таинство. Ходило много слухов, и по большей части — надуманных. Ведь думать всегда безопаснее. Так или иначе, интерес к неизведанному не угасал, а только подогревался. Деревенские мальчишки ватагами сновали окрест дома, время от времени пробуя бревенчатые стены земляным камнем. Ну, рядом-то с обычным жильем так не разгуляешься: взбешенный хозяин может и пальнуть чего доброго, а уж отборнейшей матерщиной проберет до самых пяток. Здесь же такого не происходило. Если кто-то внутри и нервничал, то не подавал виду, и такая обособленность пуще прежнего накаляла страсти.
Развязка наступила угрожающим образом. В один из поздних вечеров, когда остатки ужина стыли в казанах, а на улице ни души, даже влюбленные парочки разбрелись по домам, и лишь собаки ворчливо брехали, мусоля многодневной давности кости, по деревне пронесся оглушительный грохот. Как будто бы еще мираж, если бы не такая реальная, впечатляющая подробность. Охваченные смутным беспокойством, сельчане выглядывали из окон домов, силясь распознать в сумерках причину столь странных и даже страшных звуков, вызывающих тревожный звон стекол, что могло оказаться и ревом машин, и началом новой гражданской войны. Кто-то оказался удачливее прочих — в основном те, чьи дома располагались в близости с Проклятым Домом. От них новость и разошлась по всей деревне с такой быстротой, как если бы в каждом доме имелся свой гонец.