Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Ее обязали подписать бумагу, запрещающую болтать о том, что встретилось ей в Проклятом Доме, и о своем участии в деле, связанном с его темным хозяином. Напрасно Настена осаждала старуху с вопросами — рот колдуньи был скован тайной. В деревне и не прознали даже, что Мяскяй довелось проникнуть в самое сердце Проклятого Дома, и это избавило ее от расспросов людей, для которых любопытство превыше жизни. А вот поведать она могла многое. И куда на самом деле подевалась Любка Митрофанова, вторая дочь Степана Митрофанова, однажды вечером просто исчезнувшая бесследно и не найденная доныне.

Теперь на бабку Мяскяй свалилась забота труднее, чем тяжесть тайны. Никаких демонов в доме не оказалось, как и предполагала колдунья, а весь ритуал изгнания был напоказ, только чтобы умерить беспокойство хозяина и запутать «землистых». Этот странный рассказ… Да, Мяскяй знала, что же такое близится к хозяину дома, что нависает над ним. Но не хватало старухе умения постигнуть эту страшную силу. Теперь, если сны начнут повторяться, за ее жизнь не дадут и понюшки табаку. Старуха накрепко запомнила безумный, затравленный взгляд Любки, которую в первую минуту она даже не признала, переступив порог дома. Что могут сделать с ней, когда раскроется обман?

Но все вдруг переменилось. Мир не стоит на месте. Все в нем меняется, — быстро ли, медленно, — неважно. Одной ненастной ночью жителей деревни разбудил громкий шум. Спросонок люди приняли его за все тот же рев автомобилей, и потребовалась целая минута, чтобы понять всю непохожесть новых звуков.

Мало сказать звуков — это были человеческие крики. И Господи — снова пистолетные выстрелы, как тогда, в семнадцатом! Они раздавались со стороны Проклятого Дома, и люди поначалу подумали, что его обитатели в один момент сошли с ума и стали убивать друг друга. В глубочайшем ужасе сельчане замерли в комнатах, в прихожих, на полу и кроватях, отчаянно молясь и прислушиваясь к звукам, что доносил до них западный ветер. И чудилось, будто кто-то кричит в той стороне — жуткий, протяжный и мучительный крик, вызывающий содрогание. Быть может, то был ветер, что свистел за окнами в непогоду? Да только вряд ли. Слишком этот крик напоминал человеческий, разве что это был человек, потерявший разницу между жизнью и смертью.

Быстро все стихло. Шума моторов машин глупо было ждать, но он таки прозвучал! Уцелевшие (или вовсе посторонние товарищи) прогрохотали через всю деревню, а потом все окончательно смолкло.

Остаток ночи прошел без сна. Тела людей сотрясали предчувствия; прощались друг с другом мужчины, женщины и дети, — то была ночь, когда уже ни для кого не наступает завтра.

Но ничего не произошло. Ни на следующий день, ни в один из других дней. Вновь потянулось существование, не признающееся унылым благодаря красным флагам и вдохновляющим гимнам. Только через неделю самые отчаянные смельчаки отважились на вылазку к Проклятому Дому Бурангулова. И что же они увидели? Все ту же картину: глухая заброшенность, безлюдный двор, немые окна. Даже самый недалекий человек теперь понимал, что нет живой души за этими стенами, и не скоро еще рядом с домом зазвучит веселый говор.

С той поры старухе Мяскяй можно было не опасаться за свою жизнь.

Куст рос… Не в прямом смысле, конечно: он не рос, как растут все другие кусты — кто вверх, кто вширь. Он рос в том смысле, что просто торчал из земли. Никто из людей не знал про куст. Но найдись такой человек, кто набрел бы вдруг на растение, и пусть бы он обладал еще каплей фантазии, — потрясение перед лицом новых форм переполнило бы его бедную душу. Куст не менялся. Менялись его формы. То он казался чучелом, воткнутым предусмотрительным огородником в землю. Но шаг правее — и зверь, пробирающийся на задних лапах, леденит сердце ужасом. Он сам Великий Тираннозавр, царь ископаемых животных, но дунет ветерок, и зверь оплавится, став скользким, уродливым. Он видит вас, и он уже знает, что победил.

Летом 1946 года над Башкирией разлилась Великая Засуха. Почти десять лет пройдет еще, прежде чем сельское хозяйство воспрянет былым духом, а пока послевоенная разруха, голод и нищета, очередное раскулачивание еще и Засуха распугали едва ли не всех сельчан, заставив каждого второго с удесятеренным упорством рваться в город. Туда, где заводы, где магазины, — туда, где цивилизованный мир. Очень мало осталось людей, преданных унылому и как бы одряхлевшему колхозу; сгинула и старуха Мяскяй вместе с малолетней воспитанницей. После войны уже не нашлось бы человека, кто смог бы в точности повторить историю дома, построенного некогда Минигали Бурангуловым.