Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

В сущности, именно так и обстояло дело, если отвлечься, конечно, от того, что четырнадцатилетние мальчишки не решают философские вопросы смерти и бессмертия, а просто борются за счастье и справедливость — в их понимании этих слов. Оранжерейная обстановка Капкана не могла сломить генетическую программу, а домашнее воспитание — Энн вынуждена была тратить себя лишь на то, чтобы растить Тита таким, каким ей бы хотелось, чтобы он стал, — эту программу закрепило.

Что он видел вокруг себя за эти годы, с самого момента рождения? Их жилище, напоминающее скорее кабину корабля с полным жизнеобеспечением. Отца — в те редкие часы, когда он не пропадал на «Чивере». Двадцать пять капканцев, составлявших все население планеты — притом трое всегда находились в трансформатории. Возможность общения с ними была весьма ограничена. Морев-6, завершивший на их глазах цикл старения, вернулся немощным стариком с прозрачными выцветшими глазами и разумом младенца. К восьмидесятилетнему возрасту он имел, естественно, умственное развитие десятилетнего ребенка, но был лишен его подвижности и живости. Тит, которому тоже стукнуло к тому времени десять лет, мог лишь вести с ним долгие беседы, да и то тематика их ограничивалась впитанными Моревым сведениями, которыми информаторий — весьма примитивный и, разумеется, не связанный ни с каким иным хранилищем информации во всей вселенной — питал его скупыми дозами в соответствии с программой. Наоборот, девочка, энергичная и подвижная, как и положено ровеснице Тита, в умственном отношении мало подходила ему в подружки, ибо за восемьдесят капканских лет информаторий напичкал ее мозг огромным количеством практически бесполезных сведений.

Энн как-то попробовала обсудить с Рольсеном возможность вмешаться в программу информатория — хотя бы убыстрить начальное развитие Возвращающихся. Но тот просто и честно сказал ей, что его, Рольсена, никогда особо не интересовала интеллектроника, он — пилот и готов лететь куда угодно и на чем угодно, а не заниматься электронными мозгами. Сама же Энн в присутствии Рольсена не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы попытаться применить свои знания многомерного программирования, хотя в тайне от него по крохам восстанавливала в памяти все, чему учили ее на Земле.

Она долго готовилась к тому, чтобы найди подход с другой стороны. Для этого ей понадобилось немало времени. День за днем перебирала она в памяти земные разговоры, споры, даже просто случайно брошенные фразы. Это была сложная исследовательская работа, которую она вела по всем правилам, усвоенным в космошколе, — тщательный сбор данных, построение предгипотезы, ее проверка, определение на основании полученной модели наиболее перспективных путей поиска новых данных — и так далее. Своеобразие ее работы состояло лишь в том, что весь поиск шел в ее собственной памяти, и потому Энн не нуждалась ни в аппаратуре, ни в сотрудниках. Она скрупулезно фиксировала даже мельчайшие обломки воспоминаний — и потому, что это было единственным ее занятием, не считая воспитания Тита, и потому, что любая мелочь могла пригодиться в их капканском бытии.

Так перед ней возник несколько иной Рольсен, чем тот, каким она привыкла его видеть. Из массы недомолвок, а порой и прямых его высказываний ей стало ясно, что и к своей профессии пилота он тоже не относится как к делу жизни, ради которого стоит бросить все остальное. Ей, например, несколько раз случалось присутствовать во время встреч космопилотов с космолингвистами — Рольсен обычно блистал на них, поражая своими профессиональными знаниями в этой далекой от вождения корабля области. Энн вспоминала, что он вел себя так, будто релятивистская лингвистика для него столь же важна, как, скажем, астронавигация, и еще трудно сказать, что для него дело, а что — всего лишь хобби. В другой раз ту же практически позицию он занял, когда в турпоходе на астероидное кольцо возник спор об аудивизуальных средствах передачи информации. Рольсен и тут показал себя большим специалистом, которому предстоящие по окончании космошколы обязанности пилота будут, возможно, мешать плодотворно мыслить над новыми идеями в области формы, цвета, объема, наглядности, информативности и прочих далеких от прокладывания космических трасс понятий. И, наконец, главное, что удалось восстановить в своей памяти Энн, это столь же полные эрудиции его выступления по поводу именно многомерного программирования! Ей самой казалось тогда, что Рольсен — один из забредших в их общежитие студентов-программистов, а вовсе не пилот-стажер космошколы ЭРЭ. И снова он говорил тогда с такой уверенностью и страстью, что ребята из математического легиона, уходя, горевали, что ему приходится тратить столько времени и сил на чуждые им предметы.