Знатная полонянка

– Мне тоже особо гордиться нечем, – признался Аваджи. – Приврал, чтобы не насторожить светлейшего, вот и вся заслуга. А что касается трусости… Мы привыкли подчиняться богатым и знатным, шаманам, которые с детства внушал нам, что власть хана дарована ему свыше… Значит, когда хан пожелает нашу жену, мы успокоим себя, что так угодно богам. А как иначе после мы могли бы чувствовать себя мужчинами?

– Зато мы – мужчины, когда рискуем своей жизнью, воюя за интересы хана!

– Или насилуя пленниц, – шепнул Аваджи.

– Ты мне нравишься, юз-баши, – проговорил Аслан, – и речи твои находят отклик в моем сердце, так долго страдавшем от одиночества… Жена, где моя арза? (Арза – монгольский хмельной напиток из молока.) Разве я вчера все выпил?

– Сейчас подам, о вместилище пороков! – подмигнув Анастасии, отозвалась Заира, в то время как плещущий в её черных глазах огонь говорил совсем о другом чувстве.

– Вы поженились? – удивилась Анастасия, помогая подруге расстилать на ковре скатерть.

– Еще нет, – сверкнула та белозубой улыбкой, – но Аслану нравится меня так называть. Тем более, что, кажется, завтра Тури-хан обещал соединить нас. Лишь бы хитрый лис в последний момент не передумал!

– Похоже, ты не очень любишь светлейшего?

– Чтоб он сдох! – в сердцах вымолвила Заира и совсем по-мужски сплюнула.

"Я не удивлюсь, – подумала Анастасия, – если хозяйство Тури-хана опять пострадает от какого-нибудь набега. И как бы на этот раз удавка не захлестнула шею его самого!"

Глава двадцать седьмая. Когда на земле жить опасно

Начало осени. Нынче самая благодатная пора у холмчан, ибо трехлетняя засуха ушла в прошлое, а урожай на полях радует глаз.

Летняя жара уже не донимает, а солнце льет с неба ровный, мягкий свет.

Наступление щедрой осени не радовало одного Лозу. "Не успеешь оглянуться, – думал он, – зарядят дожди, застопорится дело…" А дело это увлекло его так, что в отдельные дни он себя забывал!

Головач его успокаивал:

– Дожди нам нонче не помеха.

Успели они многое – снаружи уже работ не осталось, все внизу, под землей. Почитай, под одним из холмов целое селение вырыли. Лоза и не ожидал от своих смердов такой горячей поддержки.

Еще лето стояло на дворе, как он бросил клич: от каждого дома выделить по мужику и всем собраться в дворянских хоромах.

Разместились за длинным столом. Прозора распорядилась, чтобы поставили медовуху, поросенка, в печке зажаренного, яблочков моченых, грибков показала селянам свое уважение.

Мужики ни есть, ни пить не спешили. Выжидали, что объяснят, для чего их позвали? Не то чтобы новому хозяину Холмов не доверяли, а по привычке не торопились. Мол, поесть-попить успеем, а пока послушаем да подумаем…

Однако, лишь Лоза заговорил о «мунгалах», мужики зашевелились.

– Неужто, батюшка, опять полезут?

– Ходят слухи, – уклончиво ответил тот; а в самом деле, никто ему ничего этакого не говорил. Тогда почему мысли о нашествии нехристей не дают Лозе спокойно спать по ночам?

Однако селяне его беспокойство сразу поняли. Из-за стола встали, в пояс поклонились.

– Спасибо, отец родимый, что об нас думаешь!

Княжеский дворянин поведал вкратце о своих думах и спросил:

– Не побоитесь под землею жить?

– Эх, батюшка, не помрешь, так и не похоронят! На всякую беду страха не напасешься!

– А главное, сами молчите и другим накажите: никому чужому – ни слова!

Мужики зашумели.

– Языки за зубами удержим! И бабы наши – себе не враги. Небось, каждой своё дитя оборонить хочется.

После того только к ковшам потянулись и разговор ближе к делу пошёл. Порешили на рытье подземного жилища по человеку с дыма – с дома, значит выделять. Всем толпиться, только мешать друг дружке.

Рыть стали под дальним холмом. Его с дороги не видно. А когда углубились, стали землю разбрасывать поближе к реке, где место болотистое, камышом поросшее. Туда сколь ни сбрось, все под воду уйдёт. А не уйдет, так ещё лучше, у реки лишний кус хорошей земли появится.

Лоза хоть и подземным городом увлекся, а за полевыми работами не перестал следить, кого и с рытья снимал на подмогу отстающим.

Земляными работами управлял Головач, но, случалось, мужики с ним спорили, где получше вход сделать, как от глаз посторонних скрыть…

Ровно подменили Головача. Как и жену его непутевую. Холмские бабы заметили интерес боярыни к Неумехе, да и сами стали к той в избу похаживать. Одна её хлеб печь выучила, другая – щи варить. Неумехе и самой понравилось, когда у неё что-то получаться стало. Она на себя, никудышную, по-другому смотреть начала. Не уставала за Прозору богу молиться. И ещё просила у него: "Помоги, научи, не потому что боярских плетей боюсь, а потому что и сама хочу человеком стать!"

За работу Лоза платил Головачу то мукой, то мёдом, который его семья впервые попробовала. Неумёха объяснила детям, что если в доме всегда будет чисто, а они не станут попусту пачкать своё платье, то никогда более не будут голодать.

Теперь даже в руках у самых маленьких метелка была – ежели кто из них хоть какой сор в избе обнаруживал, немедля выметал его наружу!