Зоя

Он стоит,
             погружённый в осадную ночь,
этот город,
                которого ты не видала.
Он стоит под обстрелом чужих батарей.
Рассказать тебе, как он на холоде дышит?
Про его матерей,
                          потерявших детей
и тащивших к спасенью чужих ребятишек.
Люди поняли цену того, что зовут
немудрёным таинственным именем
жизни, и они исступлённо её берегут,
потому что — а вдруг? — пригодится Отчизне.
Это проще — усталое тело сложить,
никогда и не выйдя к переднему краю.
Слава тем, кто решил до победы дожить!
Понимаешь ли, Зоя?
                             — Я всё понимаю.
Понимаю.
              Я завтра проникну к врагу,
и меня не заметят,
                            не схватят,
                                           не свяжут.
Ленинград, Ленинград!
                                   Я тебе помогу.
Прикажи мне!
                    Я сделаю всё, что прикажут…
И как будто в ответ тебе,
                                      будто бы в лад
застучавшему сердцу услышь канонаду.
На высоких басах начинает Кронштадт,
и Малахов курган отвечает Кронштадту.
Проплывают больших облаков паруса
через тысячи вёрст человечьего горя.
Артиллерии русской гремят голоса
от Балтийского моря до Чёрного моря.
Севастополь.
                   Но как рассказать мне о нём?
На светящемся гребне девятого вала
он причалил к земле боевым кораблём,
этот город,
                которого ты не видала.
Сходят на берег люди. Вздыхает вода.
Что такое геройство?
                               Я так и не знаю.
Севастополь…
                   Давай помолчим…
                                             Но тогда,
понимаешь, он был ещё жив.
                                           — Понимаю!
Понимаю.
              Я завтра пойду и зажгу
и конюшни и склады согласно приказу.
Севастополь, я завтра тебе помогу!
Я ловка и невидима вражьему глазу.

Ты невидима вражьему глазу.

                                             А вдруг…
Как тогда?
              Что тогда?
                            Ты готова на это?

Тишина, тишина нарастает вокруг.
Подымается девочка вместо ответа.
Далеко-далеко умирает боец…
Задыхается мать, исступлённо рыдая,
страшной глыбой заваленный, стонет отец,
и сирот обнимает вдова молодая.
Тихо так, что ты всё это слышишь в ту ночь,
потрясённой планеты взволнованный житель:
— Дорогие мои, я хочу вам помочь!
Я готова.
             Я выдержу всё.
                                    Прикажите!

А кругом тишина, тишина, тишина…
И мороз,
            не дрожит,
                            не слабеет,
                                            не тает…
И судьба твоя завтрашним днём решена.
И дыханья
                 и голоса
                              мне не хватает.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Вечер освещён сияньем снега.
Тропки завалило, занесло.
Запахами тёплого ночлега
густо дышит русское село.

Путник, путник, поверни на запах,
в сказочном лесу не заблудись.
На таинственных еловых лапах
лунной бахромою снег повис.

Мы тебя, как гостя, повстречаем.
Место гостю красное дадим.
Мы тебя согреем крепким чаем,
молоком душистым напоим.

Посиди, подсолнушки полузгай.
Хорошо в избе в вечерний час!
Сердцу хорошо от ласки русской.
Что же ты сторонишься от нас?

Будто всё, как прежде.
                                  Пышет жаром
докрасна натопленная печь.
Но звучит за медным самоваром
непевучая, чужая речь.