Золочёные горы

– Скажи об этом моему отцу. – Он прижал бутылку к моей талии, и мы начали танцевать, кривляясь и забавляясь своему неуклюжему танцу, вихляя и ощущая головокружение. Потом остановились и стали любоваться огромным загадочным небесным простором. Звезды, словно серебристые мошки, счастливо сияли, проплывая сквозь тьму.

– О, – прошептала я. – C’est magnifique.

Джейс продолжал танцевать, уводя меня в сторону леса и реки.

– Пойдем, Сильви, будь хорошей девочкой!

Хорошая девочка. Что это значило? Добрая? Послушная? Благочестивая? Слушая разговоры редакторов, графинь и поварих, я стала склоняться к собственному пониманию этого слова. Подол моего тонкого платья глупо волочился по травяному склону вслед за петлявшим по нему Джаспером.

– К черту их всех, – кричал он.

– К черту, да, – вторила я, смакуя слово «черт», словно пузырьки шампанского.

Джейс взял меня за руку так, словно мы двое заговорщиков, словно, покинув вечеринку, мы нанесли удар варварству короля, хотя мы всего лишь хотели найти удобный камень для поцелуев у реки. Мы проскользнули под соснами по мягкому ковру из хвои к воде, блестевшей как фольга в лунном свете. Сверчки и цикады трещали на деревьях так, что воздух вокруг вибрировал от напряжения. Мы вновь сели на берегу на том же плоском и гладком камне.

– Где ты был? – спросила я его, словно обвиняемого.

– В диких лесах.

– И бросил меня одну во тьме.

– У меня неприятности, Сильви. – Джаспер уронил голову на руки. – Большие неприятности.

– Неприятности – это мелкие камешки, как говорит моя мама. – Я подняла камешек и поднесла к глазам. – Видишь? Сейчас он кажется огромным. А брось его прочь, – я зашвырнула его подальше. – И его нет.

– Глупости, – заявил он. – Речь вовсе не о мелких камушках. А о булыжниках. Здоровенных глыбах камня. Речь об огромном памятнике высотой пятьдесят футов, который увековечит рабство. – Он отхлебнул из бутылки. – Презренно, постыдно.

Его отчаяние вызвало во мне нежность.

– Тебе плохо?

– Мне посоветовали не лезть в это дело. Но я не могу.

– Расскажи мне, я выслушаю. – Если он мне доверится, его признание станет секретом, который я сохраню. И это будет соединять нас сродни клятве, данной перед священником.

– Раз уж ты проявила желание узнать – вот в чем неприятность. Я сказал отцу: «Не устраивай этот балаган. Не привози сюда короля». И знаешь, что он ответил? «Ты позор семьи. Убирайся». Вот такая неприятность. Все обсуждают, что Джаспер оскорбил короля. Джаспер навлек позор на дом Паджеттов. Я изгнан.

– Изгнан? – воскликнула я. Значит ли это, что ему придется уехать? Покинуть свое королевство? Я никогда не увижу его снова. Мелодраматичность моих воображаемых бед еще больше распалила пламя моих желаний. Мне так хотелось его поцеловать.

– Старик отвел меня в сторону на вечеринке и озвучил приговор: я проведу зиму в Мунстоуне. Буду работать в каменоломне в снегу и познавать цену тяжкого труда, пока на голову мне не свалится камень. Как и он когда-то. Мне запрещено возвращаться к учебе, отец не видит пользы в изучении философии. Полагает, это только развращает мой ум.

– Я рада, что ты останешься.

– Выпьем за это. – Он произнес это как тост и передал мне бутылку. Мы выпили.

– Почему ты так зол на отца? – Эта злость вызывала во мне странную радость.

– Из-за того, что он готов прислуживать этому дьяволу, бородачу из Бельгии, ради денег. И из-за того, что женился на… ней. – Он надолго приложился к бутылке.

– Инга добра ко мне, – я все еще пыталась ее защищать. – Она научила меня танцевать вальс.

– Не сомневаюсь. Три года назад она завальсировала моего отца так, что он привез ее сюда из Бельгии. Говорят, старик Леопольд нашел ее в борделе. Она охотилась за богатым папиком среди его гостей.

– Это лишь сплетни. – Французская бабенка. Может, К. Т. говорила правду. – Инга утонченная. И говорит на трех языках.

– Она несомненно говорит на универсальном языке, понятном всем, – сказал он. – Мы слышали об этом в Ричмонде. А в Ричмонде об этом узнали от гостей из Парижа. Несомненно, мой отец знает об этих слухах, но ему нет до них дела. Публика из загородного клуба задирает перед ней нос. Ингелборк Как-ее-там не имеет друзей в высшем свете по эту сторону Атлантики. Вот она и пригласила короля как приманку.

Он выдул грустный звук из горлышка бутылки.

– Но Инга славится своей добротой, – возразила я. – Ее благотворительность…

– Не благотворительностью добывается камень в горах. А кнутом и палками. И за счет людей. Таких, как твой отец. Как француз.

Я улыбнулась, вспомнив об отце.

– Взгляни на себя, Сильви Пеллетье. Стоит упомянуть твоего отца, и ты улыбаешься и сияешь. Я же, вспоминая своего старика, испытываю убийственный гнев.

– Джейс, не следует говорить такое…

– Ходят сплетни, – он обхватил голову руками и потряс, словно дыню. – Все их слышали.

– Я не слышала.

– Я и сам не слышал, потому что Калеб… – он застонал.

– Ты говоришь про Калеба Грейди? – Я понятия не имела, к чему он клонит.

– Это не важно. – Он приложил палец к моим губам. – Не обращай внимания на сплетни и любопытных проныр.