Золочёные горы

– Vraiment maudit connard[98], – сказал Генри.

– Chien humain. Boss de bécosses[99].

– Что ты сказал, француз? – Тарбуш подошел к ним, язык у него заплетался.

– Я поздравил вас с Рождеством, босс, – папа приложил смычок к струнам и заиграл «Рынок мадам Робишо».

Тарбуш пристально смотрел на него и яростно жевал табак. Генри постукивал ложками. Когда мама повернулась ко мне спиной, Оскар Сетковски протянул мне руку так, словно угощал деликатесом.

– Потанцуем, – сказал он. – Принцесса Сильвея.

Он так быстро ухватил меня за талию, что я чуть не взмыла в воздух, как брызги воды от колеса повозки. В танце он был изящен, проворно двигал коленками и легко держал быстрый темп.

Мы кружились и подпрыгивали, раскрасневшись. Я переходила от мужчины к мужчине, кружась и пробиваясь сквозь толпу. Избавившись от своей педантичной сдержанности, я непринужденно кружилась и смеялась. Веселье удалось на славу. Мы все улыбались до боли в щеках.

– Воздух! – выкрикнул Оскар. – Нам нужен воздух! У нас звездочки мелькают в глазах!

Он направил меня к двери и вытолкал на мороз. Рождественское небо медленно вращалось над нами. Оскар, стоявший на холоде без шапки, ухмыльнулся мне:

– Королева Сильви.

– Тру-ля-ля-тра-ля-ля, – пропела я.

Он схватил меня за рукав и уронил в сугроб.

– Ой! – Он всей тяжестью навалился на меня. – Счастливого Рождества, – сказал он, насильно поцеловав меня в губы. – Теперь ты моя девушка.

– Нет, – я толкнула его и вытерла лицо. – Слезь с меня! – Я вскочила на ноги. Снег забился мне за шиворот, прилип к волосам.

Он последовал за мной в помещение и вновь поволок танцевать. Я высвободилась и встала рядом с матерью. В ее глазах пылали жаркие молитвы о моем спасении от адского пламени. Поцелуй Сетковски жег мне губы, щеки мои алели.

Музыка ненадолго смолкла. Потом отец заиграл один, а Дэн Керриган вышел вперед и спел дрожащим тенором медленную балладу из «Книжицы красных песен».

– «Банки построены из мрамора, – пел Керриган, – стражники у каждой двери… а тайники полны серебра, добытого по́том шахтера…»

– Можете завывать сколько хотите, хоть всю ночь, – заорал Тарбуш, – но вы не застанете герцога Паджетта врасплох со спущенными штанами, сколачивая свой большевистский союз.

Он поднял стакан.

– Счастливого Рождества. За вас, парни.

– «Мы станем владельцами банков из мрамора…» – продолжил Керриган, не обращая внимания на Тарбуша.

– Да, сэр, станем, – вторил ему Тони Меркандитти.

– Ничем вы владеть не станете, кроме своих собачьих имен, – вставил Тарбуш и продолжил выкрикивать ругательства, пока воздух не потемнел от проклятий.

– Забери братьев, – велела мне мама. – Назревают неприятности. Мы уходим.

– Успокойтесь, парни, – сказал отец.

Музыка стихла. Мужчины ощетинились, как псы. Тони выставил средний палец. Тарбуш покачнулся. Тони ударил его. Трое мужчин бросились защищать начальника, чтобы выслужиться, и через пару секунд пьяные работяги каменоломен накинулись друг на друга, обезумев от жестокости, и колотили друг друга. Миссис Квирк охаживала дерущихся метлой. Разбилась вдребезги бутылка. На полу блестели осколки стекла, мужчины катались по ним на полу, сцепившись в клубок. Потом все прекратилось. Участники драки стояли, тяжело дыша, у многих текла кровь. Тарбуш, покачнувшись, наклонился и подобрал с пола какой-то предмет. Часы – предмет его гордости – были раздавлены.

– Вы заплатите за это, парни, – пригрозил он. – Не сомневайтесь.

– Мы не сомневаемся, что нам заплатят, – парировал отец. – Первого января. Нам должны.

Тарбуш огрызнулся:

– Я тебе ни черта не должен, Пеллетье.

Маман тащила меня и Генри к дверям.

– Что за Богом забытое место.

Мы оставили отца там и отнесли Кусаку домой. Ветер скрипел в верхушках деревьев, отгоняя тучи от луны.

– Дикари, – воскликнула мама. – Он же убьет их.

Она не уточнила, кто кого убьет.

Мы легли, но не засыпали, волнуясь за отца. Наконец он пришел, напевая без слов. Я слышала, как он постучал крышкой ведра с углем, потом зашептал в пристройке:

– Шери, Шери.

– Assez, – зашипела на него мама. – Хватит.

– Не хватит, – возразил отец. – Надо больше тепла, больше виски, больше денег. Больше Шери, больше любви. Счастливого Рождества.

– Жак. Тарбуш…

– Все будет хорошо.

– Хорошо, хорошо. Ты всегда это говоришь. Сетковски – хищник. И добивается твоей дочери.

Не добьется. Я прополоскала рот от его поцелуя. Не о нем я мечтала.

Глава восемнадцатая

Январь пришел и навалился на нас. Неумолимо падал снег, скапливаясь у стен и на крыше, хороня нас заживо. Восемь футов насыпало на пути, потом пятнадцать. Лошади не могли проехать. Не могла и вагонетка. Никому не заплатили денег, и никто не привозил нам угля первые две недели нового года. Мы прокопали небольшой проход к туалету. Вода замерзала в кувшине, маринованные яйца в рассоле. Замерзали чернила, плевки, слезы.

– Гулять! – кричал Кусака, карабкаясь на стены, залезая к нам на колени. – Жили-были… – требовал он сказку.