Золочёные горы

Я хранила молчание и со стороны наблюдала, как приближается лето, словно глаза мои отделились от головы. Я счищала краску с плит печатного пресса, набирала и верстала страницы, принимала рекламные объявления. Таскала по Мунстоуну тележку с газетами. Тревога моя росла: по городу ходили неприятные сплетни.

Слово «лесбиянка» я впервые услышала от раненого мужчины, лежавшего в клинике доктора Батлера. Бак Фаррелл лежал там в бандаже, нога была подвешена к потолку, лицо покрыто порезами. Я осторожно подошла к нему и представилась.

– Я пишу «Больничные заметки» для «Рекорд».

– Лесбиянке, которая там верховодит, – заявил Фаррелл, – пора убраться из города.

– Нашим читателям интересно узнать, как вы получили травмы?

– Прильни ко мне, цветочек, и я тебе расскажу, – он сунул руку под одеяло в самое непристойное место и вытащил оттуда фляжку спиртного.

– Прошу вас не разговаривать так с дамой.

– Дама-лесбиянка, – он одним махом опустошил флягу. – Мы с агентством вышвырнем вас отсюда, если только, как говорит Смайли, «вы не докажете, что можете быть нам полезны». Иди сюда, милая.

Итак, он оказался «пинкертоном», а не просто наглым мужланом. Было ли его заявление в отношении К. Т. клеветой или правдой, меня не волновало. Беспокоило только, что оно пятнало нас обеих. Такие слухи часто пускали о суфражистках и женщинах, которые умели стрелять или носили брюки. Я и сама их надевала, что в этом такого? Я отшатнулась от «пинкертона» Фаррелла и представила, как устройство, на котором подвешена его нога, тащит его к потолку и он там болтается, как туша лося, убитого на охоте. Я ничего не стала писать об открытом переломе его ноги и о том, как он получил травму, в пьяном виде свалившись с вагонетки Каменоломен.

«Жаль, что его не раздавило под колесами» – вот что хотелось напечатать.

К. Т. согласилась, что мне не стоит больше писать о несчастных случаях. Происшествие с отцом все еще ярко вставало в моем воображении. Я не могла выкинуть это из головы. Мрачные образы тревожили меня все сильнее.

В первую неделю июня по дороге на почту я испытала еще более тяжелые чувства, увидев самого loup-garou, летучего волка-демона, пялившегося в витрину ювелирного магазина Мунстоуна.

Дж. Паджетт. Джаспер. Джейс.

На локте у него повисла стильная юная леди в весеннем пальто лимонного цвета и шляпке, подвязанной у подбородка прозрачной желтой лентой.

Я развернулась и юркнула в продуктовую лавку. Через окно я разглядывала Джаспера и его элегантную подругу. Кто она? Они рассмеялись. Девушка прижалась к нему и показала рукой на какой-то предмет в витрине. Они перешли на другую сторону улицы, сцепившись друг с другом локтями. Увидев его с этой лимонной карамелькой, я испытала прилив ревности: хотелось задушить их, схватив за хрупкие шейки. Когда они удалились, я ретировалась в свою кладовку, и там горе вылилось мощным шквалом. Я утихомирила его, прижав руки к глазам. Джейс Паджетт вернулся, как мне и мечталось в глупых фантазиях. Лучше бы я уехала на Восток и ушла в монастырь. Я страдала от крушения своих иллюзий, вынужденная любоваться им и Карамелькой и наяву, и во сне.

– Вы видели юного Паджетта с новой секретаршей графини? – болтала Дотти Викс в пекарне с Флорри Фелпс.

Так я узнала, что Карамелька – это Элен Дюлак, написавшая мне о том, что заняла мою должность. Неприязнь к ней и возмущение, вызванное чудовищным убийством отца, питали мое мстительное желание доказать, что я не кучка мусора, которую можно спихнуть с горы вместе с грудой обломков. Я боялась, однако, что именно такой кучкой мусора и была.

На следующий день я завернула за угол возле банка и снова увидела Джейса. На этот раз он был один, в летнем костюме, с карманными часами в руке. Он поднял глаза и вздрогнул.

– Сильви Пеллетье! Живая и здоровая.

Я не чувствовала себя в тот момент ни живой, ни здоровой. Проткнуть бы ему горло перьевой ручкой.

– Я думал, ты уехала из города, – нагло солгал он своим лживым ртом. – Я не знал, где тебя искать. – Он покачнулся, словно от порыва ветра. – Ты что, не получила моих писем?

– Одно письмо пришло в феврале, – ответила я холодно. – То, что вы написали перед Рождеством. Там говорилось, что были и другие, но…

– Ты не получила?.. – Он запнулся. – Почта здесь дрянная. Я это исправлю. А ты не написала ни строчки в ответ, Иезавель с мраморным сердцем. – Взгляд Джаспера был рассеянным, и он щурился без очков. Он был откровенно пьян посреди бела дня. – Я-то думал, ты благовоспитанная девочка. А оказалось, что ты любишь разбивать мужские сердца.

Он не походил на человека с разбитым сердцем. Я рассмотрела его в ярком свете: волосы были приглажены по-новому, от пробора в центре. Он стал бледнее, похудел, глаза впали.

– Ты говорил, тебя изгнали, – заметила я.

Он состроил гримасу преувеличенного удивления:

– Я так сказал?

Раскаленную кочергу тебе в глотку.

– И вообще-то я написала ответ. Отправила на адрес колледжа…