Золотая чаша

– Ах, нет! Друг с другом они не расстаются. Просто для них заканчивается очень интересный жизненный этап, и неизвестно, повторится ли он когда-нибудь снова. – Да, Мегги была в состоянии рассуждать об этом «этапе»; что-то как будто придавало ей сил, до того даже, что она решилась перейти в наступление. – Наверное, у них есть свои причины; возможно, какие-нибудь дела, кто может это знать? А может быть, он мне предложит провести эти последние часы вдвоем; я имею в виду – нам с ним вдвоем. Возможно, он захочет свозить меня куда-нибудь пообедать, в память о прежних днях. Я имею в виду настоящие прежние дни, – объяснила княгинюшка, – до того, как у меня появился такой замечательный муж и, уж конечно, до того, как у него появилась такая замечательная жена. Как нам тогда было хорошо! Он только-только начал интересоваться теми вещами, которые с тех пор заполнили его жизнь, только еще строил планы, оценивал разные возможности, радовался первым находкам и удачным приобретениям. Мы с ним засиживались допоздна в его любимых иностранных ресторанчиках во всех городах Европы, пока не погасят почти все лампы, и, опершись локтями о стол, обсуждали все, что перевидали за день, о чем слышали, что ему удалось купить, от чего он отказался, что у него перехватили другие покупатели. Где только я с ним не побывала, ты себе не представляешь! Ведь ему не с кем было меня оставить, разве что со слугами. Если бы он мог сегодня сходить со мной на выставку в Эрлз-Корт, это было чуточку похоже на приключения наших юных дней – самую-самую чуточку. – После этих слов Америго стал пристально смотреть на нее, и, наверное, из-за этого Мегги снова осенило вдохновение. Если он удивляется – что же она скажет еще, так у нее найдется что сказать. – В таком случае тебе придется позаботиться о Шарлотте в наше отсутствие. Нужно будет тебе тоже куда-нибудь ее сводить в последний вечер; или, может быть, захочешь пригласить ее сюда? Я позабочусь о том, чтобы вам приготовили обед и все прочее. Словом, делай так, как считаешь нужным.

Она не была уверена заранее в его реакции, да и не могла быть, но, закончив говорить, прежде всего увидела: он очень старается показать, что воспринял ее слова не как блажь или насмешку и не как результат забычивости. Право, ничто и никогда в жизни не доставляло ей такой радости, как вид Америго, напускающего на себя усиленную серьезность, чтобы она невзначай не сделала никакой ошибки на этот счет. Она его встревожила – что вовсе не входило в ее планы; она его озадачила, чего никоим образом не могла избежать, да это ее не особенно и беспокоило; и вдруг ее поразила неожиданная догадка – все-таки в нем тоже было много простодушия, на что она уж никак не смела рассчитывать. Это было настоящее открытие – совсем непохожее на то, другое открытие, а скорее напоминающее глоток свежего воздуха. И тут Мегги словно заново поняла, что он считает ее способной держать в голове огромное количество разных идей. Разгадать их он, очевидно, не умел, но, по крайней мере, за прошедшие месяцы начал смутно сознавать, что в них, скорее всего, кое-что есть. И вот он стоял перед ней, красивый и мрачный, и хмуро пытался рассмотреть, что же, собственно, она ему предлагает. Мегги не сомневалась, что у него имеются и свои соображения, с которыми он постоянно сверяется, с того самого вечера, несколько недель назад, когда после очной ставки с чашей из Блумсбери она бросила ему в лицо, на вопрос о том, много ли известно ее отцу: «Можешь дознаться сам!» Она отдавала себе отчет в том, что все эти месяцы он пытался дознаться, нисколько не скрывая, что не прочь получить сведения и со стороны, в какой бы грубой или язвительной форме они ни явились. Но узнать ему ничего не удалось; ничего полезного для себя он не смог извлечь даже из довольно внезапного сообщения об отбытии старшей четы. Шарлотта страдала и мучилась, но он и сам подал ей достаточный повод к этому; в остальном же, что касалось ее обязательства сопровождать мужа, этот последний и Мегги общими усилиями так запрятали все концы, что связь между причиной и следствием стала напоминать какую-нибудь знаменитую стихотворную строку на мертвом языке, допускающую самые различные толкования. И уж совсем сбивало с толку неожиданное предложение от имени их обоих дать ему возможность расстаться с миссис Вервер по всем правилам. А он, несчастный, не мог даже гордо отвергнуть это предложение из соображений хорошего вкуса. Вкус, самый надежный критерий, наотрез отказывался ему служить. Кто знает, может, одна из ее пятидесяти идей, а то и целых сорок девять как раз и заключаются в том, что сам по себе вкус, которым он всю жизнь руководствовался, ровным счетом ничего не значит? Но если уж он поверил, что она говорит серьезно, тем больше причин воспользоваться этим, ведь такого случая может больше не представиться. Мегги как раз обдумывала это, когда князь, отвечая на ее последние слова, произнес нечто такое, что, будучи вполне разумным и справедливым, тем не менее произвело на нее поначалу чрезвычайно странное впечатление.