Золотая империя

– Наверное, мысль о том, что я тащил Нари в свою постель за волосы, приносила тебе утешение, когда ты перешагивал через трупы гезирских детей, но между нами все было не так.

Дара не имел права спрашивать, но он знал, что не сможет наладить контакт с Мунтадиром, если тот хотя бы раз прикасался к Нари против ее воли.

– И как же все было на самом деле?

– Это был политический брак между мужчиной и женщиной, совершенно несовместимыми друг с другом, но она была моей женой. Я оберегал ее и старался делать все, чтобы… наши отношения могли принести пользу Дэвабаду. И думаю, она относилась ко мне так же.

– Ты ее любил?

Мунтадир раздраженно посмотрел на него:

– Тебе столько лет, как ты можешь быть так наивен? Нет, я не любил ее. Я заботился о ней. Лет через пятьдесят, если бы она и мой отец не поубивали друг друга раньше, если бы у нас родились дети… может быть, тогда все было бы по-другому.

– А Джамшид?

Мунтадир вздрогнул. Он хорошо это скрыл, но Дара успел заметить. Истинная слабость эмира.

Мунтадир оттолкнул еду.

– Или наколдуй мне вина, или возвращай обратно в темницу. Чем дольше я обсуждаю с тобой свои романтические связи, тем сильнее жалею, что яд зульфикара не успел сделать свое дело.

Стараясь держать себя в руках, Дара наколдовал новый кубок и подтолкнул его в сторону Мунтадира, расплескав немного темного напитка.

Мунтадир сделал глоток и недовольно сморщил нос.

– Финиковое вино. Чрезмерно сладкое и совершенно невыразительное. Ты, верно, никогда не проводил много времени во дворце?

– Политика мне омерзительна.

– Да ну? – Мунтадир обвел рукой двор: – А это что такое, по-твоему, если не политика? Я замечал, что те, кто презирает политику, обычно первыми оказываются в нее втянутыми.

Дара осушил свой кубок и поставил его на стол, не имея ни малейшего желания говорить загадками.

– Я видел твою сестру.

Мунтадир выплюнул вино и закашлялся.

– Что? – Маска сползла, и его лицо окрасилось беспокойством. – Где? Манижа ее…

– Нет. Пока нет. Я видел Зейнаб в больнице, она сражалась на стороне воительницы из твоего племени.

Мунтадир стиснул кубок так крепко, что Дара увидел его побелевшие костяшки.

– Она пострадала?

– Нет. И, если хочешь знать, я не сказал Маниже, где она.

– Ждешь, как пройдет наш разговор?

– Я говорю это тебе не для того, чтобы шантажировать, Кахтани. Я говорю это, чтобы ты знал, что у тебя есть причина жить. – Когда вместо ответа Мунтадир лишь наградил его высокомерным взглядом, словно Дара был песчинкой на его подошве, он продолжил: – Наше завоевание… пошло немного не по плану.

Округлив глаза, Мунтадир изобразил удивление:

– Да что ты говоришь.

Дара втянул воздух сквозь зубы, борясь с желанием вскипятить эмирское вино.

– Мы обратились с инициативой переговоров к другим племенам, но ни от кого не получили положительного ответа. – Дара припомнил переданные ему рапорты: верная своему слову, Манижа не допускала его ко двору, и теперь он был вынужден полагаться на пересказы третьих лиц. – Сахрейн порываются покинуть город на кораблях, которые сами и мастерят; тохаристанские разбойники перелезают через стены и обворовывают сады дэвов; а Агниванши повесили на мидане двух торговцев, пойманных за продажей зерна во дворец. Гезири и шафиты вооружились человеческим оружием и хотят развязать полноценную гражданскую войну.

Мунтадир поджал губы:

– А Аяанле?

– От них до сих пор ни слуху ни духу.

– Это должно обеспокоить вас больше, чем всё остальное.

Он подождал, но Мунтадир не стал ничего объяснять, и Дара развел руками:

– И это все?

Мунтадир посмотрел на него неверящим взглядом.

– Дэвабад не мог пострадать сильнее, даже если бы ты буквально поднял город в воздух и потряс его. Этот город – охапка хвороста, и мой отец все годы своего царствования провел, затаптывая дым, прежде чем тот успевал разгореться в пожар, только для того, чтобы вы с Манижей пришли, залили весь город океаном масла и разожгли тысячу костров. И это все до того, как исчезла магия. Чего же ты ожидал?

– Что ты поможешь мне все исправить.

Эмир выпрямился, весь его юмор испарился.

– Я не собираюсь тебе помогать. Каве и Манижа убили моего отца и еще тысячу Гезири. Ваш план, провал которого ты оплакиваешь, был направлен на уничтожение моего народа. Я видел, как ты пытаешься поработить моего брата. Удача оказалась не на вашей стороне, и теперь я должен вам помогать? Ни за что. Если во всем этом и есть какой-то светлый проблеск, так это радость от осознания, что вас и самих ждет не менее фееричный конец.

Огонь разгорался в его крови, и Дара изо всех сил старался обуздать его. Он сразу подумал о Зейнаб – Мунтадир совершенно не скрывал страха за свою сестру, он легко поддался бы на шантаж.

Но Дара обещал Картиру – он обещал себе, – что найдет другой способ.

Он посмотрел на собеседника: