В этот момент солнце показалось из-за горизонта над океаном, превращая волнующееся море в яркую огненную вспышку красок. Обжигающе желтый и винный-алый, жженый оранжевый и теплый медный. Это напомнило ей о дэвабадском озере утром Навасатема. О том, как она смеялась и улыбалась вместе со своим народом, пока они жгли фонари и пели молитвы Создателю, чествуя основание своего дома.
Нари чувствовала на себе выжидающий взгляд Али. Сделав глубокий вдох, она переплела его пальцы со своими, а затем прижала его руку к своей щеке.
– Спасибо, – тихо сказала она. – Но мне понадобится твоя помощь кое в чем другом.
Али замер, так близко, что их дыхание смешивалось в теплом воздухе.
– В чем?
– Я хочу вызвать огонь.
Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, когда они закончили копать небольшой пруд на линии прилива. Их одежда промокла от морской воды. Нари осторожно опустила в пруд ребристую раковину цвета корицы, где та мерцала в оранжевом свете.
Нари совершила все возможные омовения, ополаскивая руки и ноги в брызгах океана, зачерпывая воду в ладони и подставляя каплям свое лицо и спутанные волосы. Соль и песок высыхали на ее коже, оставляя запах свежести, запах нового начала.
Нари подозвала Али и положила руку ему на сердце:
– Подними печать.
Он подчинился, и печать спала сразу же – у них получалось все лучше и лучше. Другой рукой Нари наколдовала пару языков пламени и подожгла ветку плавника, который они насобирали. Нари отпустила Али, с сожалением чувствуя, как покидает ее магия.
– Можно я… с тобой посижу? – спросил Али. – Я не хочу мешать, или если это запрещено…
– Не думала, что тебе это интересно, – удивилась Нари.
Али посмотрел на нее в ответ, и в его взгляде отражался океан.
– Мне интересно.
– Тогда присаживайся, – сказала она, похлопывая по влажному песку рядом с собой.
Нари поднесла тлеющую ветку к сухому пучку травы, который она запихнула в раковину, и та вспыхнула пламенем. Держа ветку в одной руке, она склонила голову и стала тихо молиться на дивастийском.
Проводить ритуал оказалось приятно, даже лучше, чем она ожидала. Нари не молилась с тех пор, как покинула Дэвабад, с самого рассвета Навасатема, когда она зажигала масляные лампы вместе с Низрин. У Нари всегда были сложные отношения с религией – главным образом потому, что для нее это больше смахивало на обязанность, чем на истинную веру. Она могла зваться бану Нахидой, но нередко чувствовала себя мошенницей и страстно желала разделить глубину убеждений, которую наблюдала во многих окружавших ее дэвах. Она тоже хотела поверить в высшую силу и в то, что в беспощадном хаосе, поглотившем их мир, есть смысл.
И долгое время одной этой мысли было бы достаточно, чтобы пошатнуть веру Нари. Как она может делить одни ритуалы, одни молитвы с теми, кто прикрывался ими, убивая невинных? Но, глядя на свою непритязательную огненную купель и усыпанное солнечными бликами море, часть ее сомнений рассеялась.
Ее мать была преступницей, коротко и ясно. Манижа могла говорить все, что ей заблагорассудится, но это
Манижа не могла себе этого присвоить. И никто не мог. Нари имела равные со всеми права на то, чтобы черпать силы в наследии и вере Анахид.
Она сделала глубокий вдох и коснулась тлеющей веткой лба, помазав его пеплом. Ничего не говоря, Али опустил голову, и Нари поставила ему такую же метку. Некоторое время они сидели молча, пока плавник прогорал, а с волн уходили солнечные блики.
– О чем они? – спросил Али. – Ваши молитвы?
Нари покраснела.
– Об этом лучше спросить жрецов. Но они похожи на ваши… по крайней мере, судя по обрывкам, которые я слышала, когда в детстве просила милостыню у мечетей. – Она воткнула ветку в песок, позволяя коже пропахнуть дымом.
– А ваши обряды? Огненные купели?