− Ровно до того момента, пока ты не потеряешь кого-то из близких из-за своей жалости к этим существам. Раньше мы их просто убивали. Сжигали на кострах. Теперь мы стали гуманнее и пытаемся их лечить, — саркастично усмехнулся сеньор де Агилар. — Это большая этическая проблема, Эмерт, и я пока не знаю её решения. Но топить в Лагуне кого бы то ни было, ты прав, это бесчеловечно. Но у сената нет пока никакого решения. Мой отец вынес предложение о построении резерваций для эйфайров, и дон Диего хочет, чтобы я проголосовал за него от имени отца.
— А вы, сеньор, вы как считаете вы сами?
— Я? Не знаю, Эмерт. Не знаю. Один из эйфайров убил мою мать, вот, и как ты думаешь, я должен им сочувствовать? — сеньор де Агилар посмотрел ей в глаза, и от темноты в них Эмбер едва не сделалось дурно.
— Простите, сеньор, я… сожалею, — пробормотала она и отвернулась.
— Ты тут ни при чём, Эмерт. У тебя просто доброе сердце, — ответил сеньор де Агилар и тоже отвернулся.
Теперь всё стало на свои места. Ненависть Агиларов к эйфайрам понятна, и если её вдруг поймают, то пощады ей ни будет никакой. И чувство опасности, в который раз за сегодня, откликнулось в носу запахом металла и крови.
Дон Диего махал руками, распекая кого-то из красной ложи, секретарь то и дело стучал молотком, и крики неслись со всех сторон.
— Вы видели последний манифест Эспины? Он угрожал городу взрывами, если мы примем этот закон!
— И если мы примем этот закон, то взрывы точно последуют, так может, стоит подумать, прежде чем принимать такое решение?
— Ну, знаете, милейший, во второй части манифеста Эспина требует выделить эйфайрам места в сенате! Вы к этому готовы?! А что вы готовы будете отдать кровопийцам завтра?! Хватит и того, что вы пошли на поводу у профсоюза портовых рабочих!
Когда заседание закончилось, у Эмбер было только одно желание — выскочить быстрее на воздух. И она едва вынесла все расшаркивания и улыбки, которыми члены сената одаривали друг друга при прощании. Вот только что они кричали об уничтожении эйфайров, а теперь спокойно улыбаются, обнимаются на выходе и обещают приехать на фиесту.
И, стоя в большом вестибюле перед портретами первых грандов, она особенно остро ощутила эту черту, которая отделяет этих небожителей от тех, кто обитает внизу. От жителей Среднего яруса и Лагуны, и уж тем более, эйфайров.
— Эмерт? Ты в порядке? На тебе просто лица нет, — произнёс сеньор де Агилар, направляясь к выходу.
— Извините, сеньор, это с непривычки, — ответила Эмбер, отводя взгляд.
У неё не было сил смотреть на сеньора де Агилара. Ей казалось, что с одной стороны, она его понимает, и понимает, что им движет. За вчерашний день она немного узнала своего нанимателя, и он, в сущности, показал себя неплохим человеком. Но она не могла отделить его от той толпы, которая только что призывала топить эйфайров в Лагуне и провести зачистку Тиджуки. Он тоже гранд, и лишь вопрос времени, когда он станет одним из тех, кто ставит подпись под законом, призванным уничтожить таких, как она.
Эмбер только что узнала о жизни грандов сената так много нового, что сейчас её переполняли негативные чувства. И главными среди них были ярость, злость и ненависть.
Если эйфайры для них всего лишь бродячие собаки, то…
Она не знала, что со всем этим делать. Раньше она ненавидела Агиларов за то, что они были причастны к гибели отца, но теперь у этой ненависти появились и другие корни. Её ненависть обрела форму, но пока не имела чёткой цели.
Эмбер вышла на крыльцо и втянула ноздрями воздух. Всплеск эмоций обострил чувства до предела, и, спускаясь по лестнице к площадке, на которой стояли экипажи, она ощущала, как внутри нарастает тревога. И, когда до коляски осталось несколько шагов, тревога внутри превратилась в звенящую струну.
Эмбер показалось, что воздух вокруг стал вязким, и всё резко замедлилось так, будто время почти остановилось.
Медленно подъезжала коляска, медленно шли наперерез два сеньора, только что покинувшие сенат, мальчишка, словно в тумане, размахивая утренними газетами, кричал:
Даже слова его долетали словно через ватную стену.