Золотая лоция

— Опять молчи, — коротко сказал Ацур, поднимая руку в ответ на приветствие подошедшего франка.

— Я Туадор, сын Астерикса, пришёл по указанию Элуа. — Франк был краснолиц, покрыт веснушками и рыжей шерстью, как животное, вместо меча на поясе висел широченный тесак, без ножен, с лезвием украшенным гравировкой, явно сирийской работы. — Там, вон, лежат двое тех, что захватили вместе с седым, чёрным. Он уже у вас. Вот вергельд за битьё. Это золото короля, десять безанов.

— Мало, — покривился Эйнар, принимая и взвешивая на ладони кожаный мешочек.

— Они чёрные люди. На пальцах ни одного кольца, клянусь кровью святого Мартина, — осторожно возразил франк. — Так решил Элуа.

— Хорошо. — Рагдай скрестил руки на груди. — С ним был ещё один, Крозек, псарь из Вука, лицо у него всё в шрамах. Где он?

— Был такой, с клеймом на лбу, — кивнул франк. — Его сегодня, под утро, купил ваш монах. Серый такой, сморщенный, со здоровым таким оловянным крестом на пузе. Полбезана дал. Я удивился, отчего за фриза столько золота.

— Лютича, — уточнил Эйнар. — Как ты, косицебородый, продал нашего человека?

— Лютича? Почему я не могу продать захваченного? Многим повезло, что Дагобер в честь Святой Девы Марии запретил класть пленных в костёр, чтоб Ястреб и святой Мартин с дымом приняли тела их, а не наши, от ран или язв.

— Мне в Константинополе говорили, что в Австразии до сих пор режут пленным головы и закапывают их на год вокруг стен базилик, — теребя подбородок, сказал Рагдай.

— Да, точно, — оживился франк. — Эти дикари до сих пор строят в лесу из прутьев лежащее чучело, набивают его едой, пленными, детьми, лошадьми, оружием и жгут. У нас в Нейстрии даже люди Нечистого и друиды так давно не делают. Птиц, бывает, потрошат. Корову…

Франк неуверенно перекрестился, будто траву перед собой перекрестил.

— Так где сейчас этот монах? — Эйнар сощурился.

— Не знаю, у него была лошадь. На неё положил вашего клеймёного, — пожал плечами франк, отмахнулся от навязчивой мухи, отступил на шаг. — Ухожу.

Он щурясь посмотрел вверх, сделал ещё два шага назад, вдохнул ветер и с видом воина, перехитрившего всех друидов Нейстрии, быстро зашагал прочь.

— А чего он боится? — Ладри поднял глаза на Ацура.

— Возвращения вещей стрелы, — вместо Ацура ответил Эйнар.

— Ты смотри не споткнись, Ладри, а то вторая половина будет синей. Тогда нам можно будет закопать мечи. Ты будешь выходить перед войском, и враг будет разбегаться.

— Ладно. — Рагдай оглянулся на шатёр: полтески стояли у входа в тех же позах. Ломонос сидел на корточках, что то колол в траве ножом, Полукорм был рядом, советовал, стребляне тихо, заунывно пели, бурундеи чистили лошадей, варяги и руги валялись среди седел и оружия, спали, жевали, чесались, закрывали от солнца затылки. — Надо позвать полтесков, чтоб забрали своих, — сказал кудесник. — Я пойду в шатёр, послушаю, что скажут воеводы на рассказ Хитрока. Пошли со мной, Эйнар.

— Нет, — тряхнул варяг кудрями. — Пойду к Биргу, он обещал подобрать мелодию под сагу о битве с великанами у Моравских Ворот берсерков, дружины конунга Вишены Стреблянина из Страйборга.

Эйнар важно направился в направлении варягов.

— А они всё ждут стрелу, — сказал Ацур, разглядывая франков, толпящихся в ста шагах от них. Франк с вплетёнными в косицы лентами что то подробно рассказывал, остальные внимательно слушали. — Что же это за монах такой этот Руперт. Приходит, уходит. Зачем ему псарь Крозек?

— Оборотень он. — Рагдай задумчиво двинулся к шатру.

— Оборотень? Я видел оборотня в земле озёрных ётов. Мохнатый, зубастый, Маргит сказала, что это был медведь… — Ладри поглядел в спину кудесника, отблёскивающую шёлком халата, двинулся следом, но вдруг сел на корточки, развёл ладонями траву. На земле было размётанное небольшое гнездо, голубая в крапину скорлупа, пух, серый окаменевший помёт. Мальчик поднял на ладони почти целую половинку яичной скорлупы, поглядел на свет. Она была совсем тонкой, просвечивала. — У нас нет такой скорлупы в фиорде. Это какая то маленькая, очень маленькая птица. Как она выглядит, наверное, красивая?

— Вот такая она. — Ацур, склонившись над мальчиком, носком ноги вытолкнул к нему крохотное, иссушенное тельце птенца: одни кости.

Мальчик поднял голову и странно вгляделся в варяга. Ацуру показалось, что глаза Ладри превратились в холодный горный хрусталь. Без зрачков. Серо голубые круги.

В них не было злости или жалости, обиды, но в них была тоска и боль, словно что то умирало внутри. Ацур осторожно провёл ладонью по лбу, затем по жёстким волосам мальчика:

— Брось это. Пойдём. У Икмара, наверное, ещё осталось мясо и хлеб…

Ацур несколько раз оборачивался, смотрел, идёт ли Ладри следом. Тот брёл, зажав скорлупу в кулаке, скованный неведомыми чарами, лёгкий, в мареве горячего воздуха, и казалось, что трава не ложилась под его стопами.

Был почти полдень. Ветер постепенно стихал. Стихал шорох леса, похожий на шум моря. Несколько обрывков пепельных облаков неподвижно висело в небе.