Золотая лоция

Шум на улицах, тем временем нарастал. Стребляне уже все до одного, бросив свои лодки, не дожидаясь разрешения, шарили по домам и землянкам. Раздавались уже их призывы идти на торговую сторону, грабить купеческие склады. Несмотря на нарастающее сопротивление, стребляне убили пока наредкость мало людей. За исключением убитых на площади Орей, погиб только однорукий юноша-пастух в овчарне, из-за того, что не желал отдавать янтарный оберег с груди, и раб-чудин, убитый из-за оскорбительных слов и неприязни стреблян к чудинам вообще. Однорукий пастух просто сжал янтарный камень так сильно, что единственную руку ему пришлось отрубить топором и кровь быстро оставила его вместе с жизнью. Еще не взыграл хмель от найденных медовых бражных напитков, ещё молодые стребляне не насиловали молодок, а грудные дети не кричали, забытые в грязи растерзанным матерями. Ничего ещё не горело, и висевший в воздухе удушливый запах гари, был результатом огня на окружающих город берёзовых смолокурнях. Убежавшие из домов горожане стекались или к княжеской площади, или бежали через город к воротам на торговую сторону, где закрылись торговцы. Лишь немногие выходили к пристани, держа в руках самое дорогое, закрывая собой детей и ценности в виде прялок, металлической посуды, обуви, ножей и соли. Многие садились прямо в грязь у воды, в решимости броситься в воду вместе с детьмм, если возникнет опасность быть опозоренными или убитыми. К стреблянам в городе присоединились и бурундеи во главе с Мечеком, и даже часть дружинников князя. Только полтески стояли во всеоружии на пристани. С копьями, в чёрных многослойных кожаных панцирях, покрытых блестящим древесным лаком, с такими же щитами и в железных островерхих хазарских шлемах, они казались видением среди тумана и запустения прибрежной природы, вызванного прошедшей зимой. Их луки из кости и ясеня, хоть и отсырели и потеряли часть упругой силы, были приготовлены для боя. Были приготовлены и лёгкие стрелы без железных наконечников, вполне сейчас уместные для обстрела не защищённых бронёй горожан. Полтески, как им было и велено, охраняли лодии и лодки. Им было хорошо видно через ворота и слышно через валы, что происходило. Было понятно, что начавшиеся грабежи неминуемо вызовут резню и избиение одной, или другой стороны, и полтескам следует быть к этому готовыми. Их воеводы сейчас стояли рядом с князем на площади перед капищем, и он так на них смотрел, словно от этого зависело его решение.

— Если мёртвый не может встать, это не значит, что он не может рассказать, кто его убил, — медленно проговорил Хетрок, и его широкое лицо с большими, миндалевидными глазами, даже не дрогнуло, — если птица вернётся к гнезду после зимы, то вряд-ли оно будет на месте, тем более, что она может и не вернутся.

— Эти поговорки полтесков, меня пугают и путают, — шепнул Семик князю, — но, кажется, Хетрок говорит, что он считает правильным начать поход с захвата Нового, тем более, что это прославит тебя как воителя и волхва, которому благоволят боги.

— Что вы делаете, почему нарушаете закон гостеприимства? — расширив глаза сказал вирник Чегода, но Ломонос ударил его огромным кулаком в живот так, что он задохнулся.

— Тихо! — сказал при этом дружинник, — закон здесь один, это воля бога Ярилы и его волхва, князя Стовова, и, если он повёл нас так рано в поход, и застал Новый Город-на-Волхове врасплох, значит, так было угодно Яриле!

— Ладно, мне только что было видение небесного Дома Ярилы на огненной лодии, — проговорил Стовов Багрянородец, озирая толпу, княжеские дома, капище с каменным жертвенником, обезглавленные трупы, хмурое небо, — мне сказано о праве нашем на добычу, так что, давайте, разграбим Новый город и вознаградим себя за трудный поход через ледяные реки, раз Ярило-Солнце отдаёт нам его незащищённым, как бы намекал, что это законная добыча за бывшие и будущие тяготы.

— Правильно! — кивнул Семик, делая знак Мышцу, чтобы тот шёл на пристань и звал бурундеев и остальных дружинников в город.

— Ярило назначил нам эту награду, — продолжал князь говорить, — всё, что будет захвачено останется у нас, и каждый воин отдаст десятую часть мне, как волхву Ярилы, и пятую часть как князю своему, а кто не отдаст, тот бит и изгнан будет.

— Что делать с княжнами и княжескими домами? — спросил Семик.

— Дома брата моего, князя Водополка Тёмного трогать не будем, только возьму я окна чудесные слюдяные, и чаши серебряные, — ответил князь, рассматривая исподлобья княжён, — а обеих дочерей князя возьмём с собой, как заложников, и грека возьмём, и писание его, а если Вожополк до моего возвращения из похода нападёт на Каменную Ладогу или Стовград, я княжён убью, а если нет, то отпущу потом с честью.

— Понял, вирник? — наклоняясь к Чагоде, сказал Ломонос, — мы тебя оставим в живых, чтобы ты Водополку всё передал, про его дочерей, только сначала пытать будем, куда князь твой деньги зарыл.