Золотая роза с красным рубином

По мере удаления от входа, дневной свет быстро ослабевал, но глаза привыкали к сгущающейся полутьме, а придерживаться направления помогал воткнутый в боковое углубление чадящий факел, который мерцал и влёк к себе вроде маяка. Проход был просторным, по нему могли ехать в ряд несколько всадников, и Удача держался стены, вблизи которой была надежда заметить кого бы то ни было раньше, чем увидят его. Тёплый воздух сквозил к котловине и выветривал прохладу, но туда же уносил любой звук, поэтому приходилось ступать осмотрительно, быть всё время настороже. Проход возле факела постепенно заворачивал, и впереди появилось светлое пятно выхода, у которого стояли трое вооружённых головорезов, в доспехах и остроконечных шлемах. Один заметил, как его высветил факел, вскинул руку и что-то сказал другим. Удача мгновенно отступил вдоль стены, углядел вверху ни то дыру, ни то округлую щель, которая представлялась единственным укрытием, не мешкая, подпрыгнул, ухватился за край и, быстро подтянувшись, змеёй пролез внутрь неё, втиснулся в её горловину и замер. Послышались торопливые и уверенные шаги, сопровождаемые потрескиванием горящей смолы, затем полутьму у свода вытеснил жёлтый неверный свет поднятого рукой факела. Шаги приостановились напротив, трое подошедших мужчин потоптались на месте.

– Он был здесь, – низкий голос того, кто это сказал, выдавал его растерянность.

– Нет здесь никого, – с лёгкой картавостью недовольно возразил, очевидно, старший из них. И потребовал: – Как он выглядел?

– Полный такой, как упитанный баран.

Они примолкли, затем картавый распорядился:

– Стойте здесь, а я схожу к тем щенкам лисицы, калмыкам у входа. Если и они ничего не видели, тебе померещилось.

– Или это был злой джин, – неуверенно буркнул сиплый, похожий на сильно простуженный голос.

– Будете столько опия курить, скоро джины вас за носы станут дёргать.

Картавому не возражали, и он зашагал, удаляясь в сторону теснины.

– Джин мог бы спрятаться в той дыре, – упрямо высказался товарищу обладатель сиплого голоса.

Удача не стал дожидаться, возникнет ли у них желание подобраться к дыре и заглянуть в неё. С шуршанием, таким слабым, будто его производила мышь, он протиснулся вглубь непроглядной мглы, с удивлением отметил про себя, что горловина за сужением понемногу расширяется и воздух в ней не застойный, а проветривается сквозняком. У него не было выбора, и он полез дальше. Вскоре смог встать на ноги и продвигаться быстрее, на ощупь выбирая, куда ступать в кромешной тьме. Ему показалось, что сзади осветили горловину дыры, но он не был в этом уверен. Даже если кто и там и заглядывал, тревоги поднимать не стал, не обнаружил причин для неё.

Рука Удачи коснулась склизкой твари, он непроизвольно дёрнулся в сторону, и тут же под ступнёй с предательским треском пошатнулась каменная плитка, чтобы в следующее мгновение рухнуть вместе с ним вниз. В падении он ударился коленом об острый выступ, вмиг успел ухватиться за него пальцами и повис на отвесной грубо обработанной стене. Через секунды, которые показались вечностью, внизу раздался стук небольшой плиты о кучу камней, прозвучав с глухим затихающим повторением, как со дна колодца. По мысленной прикидке расстояние, какое пролетела обваленная его весом плитка, составило три мужских роста, вполне достаточное, чтобы при слепом падении даже ловкач мог разбить голову или сломать ногу.

Хватаясь, где удавалось нащупать уступы или выемки для рук и носков сапог, он с предельным напряжением осязательных чувств почти спустился до невидимого дна, когда очень бледный, рассеянный отсвет подрагивающим узким пятном распорол темноту, проник сбоку, упал на кучу камней и на серые кости скелета. Удача спрыгнул так, чтобы не наступить на них. Скелет лежал в скрюченном положении, с истлевшими кожаными ремнями на вывернутых за спину запястьях, как будто человека связали, затолкали в этот предназначенный для наказаний колодец и оставили умирать без пищи и от жажды, умирать долго, в доводящих до безумия мучениях. Пятно отсвета слабело. Он приник головой к дну, успел увидеть, что похожее на нору отверстие завалено снаружи глыбой, в щелку над которой и пробивался свет проносимого в удалении факела. Красный свет последний раз мигнул и пропал, темнота опять обступила со всех сторон, будто хотела навалиться и навсегда оставить его в каменном мешке, чтобы, как вурдалак, постепенно высасывать молодую жизнь из новой жертвы.