Золотая туфелька

Да, Лёля и Экзюпери столкнулись у Булгаковых. Что, впрочем, неудивительно. В ту весну Лёля к Булгаковым забегала чуть не каждый день (жила напротив). Маку измучили мигрени. Он сидел, как турка, в чалме из ледяного полотенца (помните, на известном фото?), и сочинить ни строчечки не мог. Валился на диван, чтоб лежа диктовать. Стенографистками попеременно были Еленочка Шиловская и Лёля Шан-Гирей. Пусть не болтают, что у Шиловской от сырой весны кисть ныла — почерк де потому другой. Записывали два разных человека. Как не вспомнить графологию — характеры по почерку определить. У Шиловской — чуть более, чем нужно, круглящиеся «о» и «б» с бахвальством, «к» с хвостом, знак вопроса схож с ее улыбкой, но точка твердая даст понять, что своего всегда обладательница почерка добьется. Видна с мужчинами игрунья, русалка сухопутная, прима бала... А у Лёли? — летят чернила фиолетовой стрелой, уносят вдаль на крыльях «в», «д», «з» — на следующий абзац без переноса, слегка танцует прописная «Е», а «Ш» — с нажимом большим, чем другие... Кавычки и запятые посвечивают перстеньками, а восклицательный — как хлыстик у наездницы, хозяйка почерка гарцует на письме. Да, Лёлю скромницей не назовешь, но не в ее привычках себя, как витринный манекен, сервировать и приманивать фольгой конфетной (что у Шиловской больше чем заметно). И, кстати, там, где в рукописи Лёлин почерк, перечеркиваний нет — Булгакову с ней легко. «Будьте покойны, моей мигрени желто-зеленой, — смеялся он, кидая в стенографистку арсенал подушек, — больше нет! нет!..» Увертывалась Лёля, с ним смеялась.

Она еще варила смесь из меда, патоки, корицы, травы крымские, чуть рома... Вы крикните: от такого голова втройне трещит? Да, так кричал Булгаков. Но мигом помогало. «Магия, мерси», — кривлялся Мака, рот раскрыв для десертной ложки. Зеленая старуха (шептал Мака) меня прощает и уходит вон (рукой покажет) в ту дверь... Потом Лёля и без смеси унимала боль: лоб полотенцем обернет, пошепчет в ухо (на татарском?), швыряет полотенце — фью-юх! — в грязное белье вместе с мигренью... Ладони — Маке на лицо — «Так лучше?» — «Да, чародейница» — Шиловская на кухне зло курила или «алё» трещала в телефон.

Как Лёля упорхнет, Шиловская с иронией ей из окна помашет: ты, дескать, Макочку не вздумай хомутать... Но Шиловская сама с красавцами готова шуры-мур. В вечер, что к ним Экзюпери должен был прийти, Шиловская брехню Лёле напела: «Милаша, ты сегодня не нужна. Мака с утра твоей настойкой счастлив, шесть ложек — ха-ха-ха! — ему дала. Потом в Сокольники мы прошвырнемся, поужинаем скромно на двоих. Ты где советуешь? В «Метрополе»? В «Савое» лучшее тортю?..»

Врала Шиловская! Разве не ясно: перед Экзюпери хотела без соперниц расфуфырить. К Экзюпери заранее Лёлю ревновала. Конечно, мы не хотим наветов. Шиловская обожала сердцем Маку (вот глазками — почему бы не других? когда танцуешь в полуобнимку и щеки загорятся, как маяк). И разве чуточку (прикусывала губку) пофлиртовать с французским летчиком (щипала Маку за запястье) нельзя? Смеялся белозубо Мака — ну флиртуй. Но Лёля щебетала по-французски лучше, лучше! В Риге — рычала в дневнике Шиловская — меня не научили так! И, между прочим, фокстроты плясать Шиловская любила, но при Лёле — никогда. Лапшу всем вешала: на пяточке натоптыш, сапожник туфли сделал — жмут. А платья? На деньги прежнего супруга-генерала Шиловская гардероб неплохой приобрела (была лиса на шейку, кружева, чтоб кавалеров волновать, над лифом, а ботильоны из шоколадной кожи? — такие Фридман желала бы украсть). Но с Надей Ламановой, к сожалению, Шиловская была на ножиках. Ламанова как-то вздохнет: «Ну, милочка, повернись. О-хо-хо: да я тебе не разрешу гулять с открытой спинкой. Ты, милочка, на левую лопатку чуть крива...» Болтали, что Шиловская (да, вскипятилась!) ножницы — в старуху! (Мимо, уф.) Болтали — платье на глазах изорвала! Кричали друг на друга по-французски (непереводимо). Но Ламанова все-таки Шиловскую посекла: через месячишко пришлось увидеть на приеме у американского посла Лёлю Шан-Гирей — дышать не смели! с бокалами у рта! Лишь люстра в Спасо-Хаусе дзинь-дзинь... Ах, Лёля, с бронзовой спиною в синих лентах... Шиловская поплакала. И что?