Золото

Он смеется, и у меня по спине пробегают мурашки.

Откашлявшись, я пытаюсь не обращать внимания на его крепкое тело и натягиваю поводья. Мы вылетаем из конюшни, пересекаем ровный заснеженный двор, минуя солдат. Они смотрят на меня, разинув рты, но не пытаются остановить.

Мы добираемся до дороги и начинаем спуск по горе. Я пытаюсь придумать какой-нибудь план и в то же время полностью поглощена мыслями о Доммике, присутствие которого так остро ощущаю.

Похоже, в последнее время я часто о нем думаю. Трудно не думать о нем, особенно когда он выводит пальцами круги у меня на животе и опускает их ниже.

Но даже это не может отвлечь меня от ужаса, который я ощущаю всякий раз, когда мне приходится ехать по этой дороге. Спуск с горы опасен, но я не поддамся унынию. Потому я отвлекаюсь с помощью прикосновения Доммика, сосредоточившись на нем, а не на извилистом склоне.

Каждый раз, когда мы наступаем на скользкий участок, он крепче прижимает меня к своему паху. Раньше я ездила в карете с задернутыми шторами, чтобы не видеть высоты. Но когда мы едем верхом, такие уязвимые, я больше размышляю о твердости, которая ко мне прижимается.

Доммик опускает руку ниже, отвлекая меня, и медленно кружит пальцами. Между ног у меня разгорается жар, и я невольно закрываю глаза, представляя, что бы произошло, если бы его пальцы спустились еще ниже.

Мне жутко хочется поерзать, и я почти приподнимаюсь, чтобы прижаться ближе…

Лошадь дергается, пронзительно заржав, и поскальзывается на льду, а я в ужасе открываю глаза. Животное спотыкается, пытаясь обрести равновесие, а я кричу, уверенная, что вот сейчас мы сорвемся с горы. Страх высоты подступает так быстро, что у меня кружится голова.

Но Доммик хватает поводья и, умело маневрируя, успокаивает лошадь, помогая ей найти равновесие. Я тяжело дышу, когда мы резко останавливаемся, и не свожу глаз с края, от которого нас отделяет всего два фута. Я сжимаю руками седло так сильно, что белеют костяшки пальцев, и вся дрожу.

– Великие боги, это было…

– Страшно? – приходит он на подмогу.

– Это ты виноват! – огрызаюсь я.

У него хватает наглости рассмеяться. Словно это не мы чуть не погибли, сорвавшись с горы.

– Немного отвлеклась, Царевна?

Я стискиваю зубы, но пока тяжело дышу.

– Вот почему нам не стоило ехать вместе!

– О, я не согласен. Нам следует чаще кататься верхом, – порочно намекая говорит он.

В животе порхают бабочки-сосульки. Потому я ударяю его локтем в живот, чтобы тоже немного вывести из себя.

Он кряхтит, и я довольна.

– Продолжай в том же духе, Малина, – загадочно и лукаво говорит он.

Я оглядываюсь, и наши взгляды встречаются.

– Это я и намерена делать.

Доммик усмехается.

– Хорошо.

Цокнув языком, Доммик медленно, уверенно ведет лошадь с горы, но теперь держит руки при себе. Мое тело постепенно успокаивается, и я снова могу притвориться, что мной не овладевают ни желание, ни страх.

Когда мы спускаемся и оказываемся у моста, который раскинулся над пропастью и ведет в город, я с облегчением выдыхаю, радуясь снова оказаться на ровной земле. Но мое облегчение длится недолго, потому что теперь я должна встретиться с людьми.

С людьми, которые меня презирают.

Перейдя через мост, мы оказываемся у входа в город. Позади нас по всей длине пропасти тянется низкая стена, но впереди простирается широкая дорога, мощеная камнем и припорошенная снегом. В городе есть несколько улиц, ведущих в разные стороны, и эти узкие улочки переполнены магазинами и людьми.

Я забираю у Доммика поводья и веду лошадь в самую оживленную часть города – на площадь.

Никто особо не обращает на нас внимания – возможно, отчасти из-за Доммика, который сидит у меня за спиной и закрывает своей крупной фигурой. Когда мы подъезжаем к площади, на рынке еще идет торговля. Перед павильоном стоят тележки под тентами, люди забивают корзины покупками, обмениваясь монетами. Но видно, как они поглядывают на небо, а некоторые уже убирают товары и закрывают ставни на телегах.

Когда я была здесь в последний раз, то пыталась завоевать расположение своего народа, но они отвергли меня, швырялись дарами, ненавидели. И все это происходило в сопровождении стражников и в полностью закрытой карете. А теперь у меня только Доммик и лошадь.

Я беззащитна.

Но напоминаю себе, что люди беззащитнее, чем я. Просто они пока мне не верят. Мой долг – убедить их.

Я направляюсь на середину площади, и торговцы с покупателями расступаются, как только я резко останавливаюсь. Я привстаю, а потом перекидываю ногу и спрыгиваю.

Люди на рынке в удивлении оборачиваются ко мне, поняв кто я.

Доммик спрыгивает и встает сзади, держа поводья, пока я иду сквозь толпу, стараясь привлечь внимание каждого. Стараясь убедиться, что они видят меня – мои белые волосы Кольеров, мое лицо, мои глаза.

Когда они понимают, кто перед ними, я начинаю чувствовать их удивление и недоумение. Их гнев и отвращение. И без того ясно, что все здесь, как и стражники в Хайбелле, предпочли, чтобы я оставалась мертвой.

Но это уже неважно.