Золото

Я могу постоянно быть в движении. Могу определять меру наказания. Могу обходиться без сна. Но больше ни минуты не могу сидеть тут, томясь в этом тихом презрении.

Потому, несмотря на усталость, растекшуюся по мне как смола, я решительно выхожу из комнаты. Я не могу остановиться. И не буду. Я продолжу путь. Продолжу попытки. Я обязательно открою портал в тот проклятый мир, чтобы добраться до нее…

Или погибну, в этих попытках.

* * *

Я с жадностью ищу в себе силы, как зверь, шарю в ожесточенной спешке. Каждое замахивающееся движение – агония, но я продолжаю попытки извлечь ту грубую силу. Жажду, чтобы она выплеснулась из моего скрытого нутра.

Но ее нет. Она иссякла.

И каждый раз, когда я обращаюсь к своей грязной душе, меня встречает лишь бесплодная пустота. Пустота, в которой я когда-то ощущал себя наполненным. Из горла вырывается разъяренный вопль, и этот полный страдания звук отражается от гор, и его эхо в насмешку возвращается ко мне.

В этом месте разит дерьмом, пометом и кровью. Это все, что я чувствую последние три дня, когда сюда прихожу.

Здесь, на темной стороне Полосатой горы, откуда не видно замка Брэкхилл, а вдали все заросло густым лесом, тимбервинги любят охотиться больше всего. Это место, идеальное для зверей, защищающих свою добычу, расположено у подножия горы, где земля устлана валунами, покрытыми мхом, и поваленными деревьями. В тени всегда скрывается по меньшей мере один тимбервинг, который дочиста обгладывает тушу, вгрызаясь зубами в плоть и хрящи добычи, пока от нее не остаются одни только кости.

Сейчас, когда уже на подходе сумерки, здесь два зверя. Один обосновался за валунами, острыми зубами разрывая пишу. Я слышу, как другой тимбервинг выслеживает добычу в густых зарослях или летит над деревьями, рассекая воздух крыльями. Герб улетел раньше, держа в пасти оленя.

Услышав взмах крыльев, я всякий раз жду, что из-за деревьев выскочит Арго и приземлится передо мной. Но он, наверное, еще на том корабле посреди долбаного океана, и я не знаю, сможет ли его выходить животный лекарь.

Еще одна проблема, над которой я не властен.

Вернувшись, я каждый день пытался исторгнуть силу, но все безрезультатно. В венах закипает гниль, подпитываемая моей яростью, но грубой силе взяться неоткуда.

От этого я прихожу в еще большее бешенство.

Я чувствую, как усталость бесконечно одолевает меня так же, как и несправедливая разлука с Аурен. Но не покидаю подножие горы, терпя неудачу за неудачей. Потому что лучше потерпеть неудачу, чем сдаться. Неудача означает, что я хотя бы пытаюсь.

Здесь хотя бы никто этого не видит – не видит мои жалкие попытки. Сюда больше никто не приходит. Этого не допустят тимбервинги – они не пустят даже своих любимых дрессировщиков или наездников. Эти звери слишком ревностно относятся к своей территории и никого здесь не потерпят. Видимо, я – исключение.

Вот почему я чувствую себя чертовски глупо, услышав, что сзади приземляется тимбервинг, а потом мой брат кричит:

– Тебе нужно отдохнуть.

Я вздыхаю и опускаю руки.

– А тебе сюда нельзя.

Самка за валунами издает гортанный рык в знак предупреждения. Зверь моего брата отвечает тем же, у обоих шерсть встает дымом. Ну, у Райатта хотя бы хватает мозгов не слезать с тимбервинга. Но ему не хватает мозгов понять, что не стоит мне досаждать.

– Судя по мокрой рубахе и раздраженному выражению лица, смею предположить, что ты здесь торчишь уже несколько часов. Опять.

– Знаешь, что мне нравится на этом склоне горы? – говорю я. – Обычно сюда никто не приходит, чтобы ляпнуть подобную глупость.

Слышу, как он вздыхает у меня за спиной, а затем его тимбервинг идет вперед, царапая когтями камни, и его тень падает на меня.

– Как успехи? – с опаской спрашивает Райатт.

Я резко разворачиваюсь и недовольно смотрю на него.

– Черт возьми, а ты как думаешь?

Он угрюмо поджимает губы, держа в руках поводья.

– Я пытался оставить тебя в покое с тех пор, как ты вернулся, но твой отказ от сна и еды, твое постоянное присутствие здесь, твоя кампания по отмщению… Ты убил Меревенов. Сгноил половину Третьего королевства. Накуролесил в Пятом, а легче тебе не стало. Ты даже запер в темнице брата королевы Кайлы.

– Он это заслужил! – рычу я. – Он похитил ее.

Райатт миролюбиво поднимает руки.

– Понимаю. Правда. Но все в панике. Монархи в Орее мрут как мухи, на каждом углу царят беспорядки. Ты весь мир перевернул с ног на голову.

– Тогда пусть все рухнет. – Мои слова мрачные и черные, как и моя гнилая душа.

В глазах брата вспыхивает огонь.

– Ты же не всерьез.

Я мрачно усмехаюсь.

– Думаешь? Ничто – вообще ничто – не имеет значения, если я не могу вернуться к ней.

– А как же твой народ, твой Гнев?

Он до сих пор не понимает. Поэтому я задираю рубашку, обнажая торс.

Даю ему увидеть.

Я слышу, как Райатт втягивает воздух, смотрю, как он разглядывает черную массу, окружающую орган в груди. Больное, отравленное сердце, из которого, словно чернила, исходят вены. При дневном свете выглядит еще хуже.

– Что это такое?

– Моя гниль, – хрипло отвечаю я и опускаю рубаху. – Она снова разлагает меня изнутри. Мое гребаное сердце разлагается.