Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

И наконец, еще одно возможное объяснение арестов клиентов Торгсина. ОГПУ оправдывало свои действия борьбой со спекуляцией на черном рынке, то есть тем, что пресекает валютные сделки вне зоны легальных операций Торгсина. Рассматривая гипотезу о том, что в Торгсине были арестованы только спекулянты, прежде всего следует сказать, что в странах с рыночной экономикой львиная доля операций с валютой, за которые преследовались советские граждане (обмен валюты, покупка и продажа за валюту, минуя государственное посредничество, и др.), не считались бы преступлением. Однако более важно другое. Вокруг Торгсина действительно существовал обширный черный рынок, и ОГПУ задержало немало людей за проведение запрещенных советским законодательством валютных сделок, но эти материалы не являлись предметом рассмотрения в данной главе. Приведенные в ней факты свидетельствуют, что под видом борьбы со спекуляцией ОГПУ регулярно и осознанно в интересах выполнения валютного плана своего ведомства использовало Торгсин для выявления владельцев ценностей. Аресты часто проводились во время совершения легальных операций – покупки товаров в самом магазине, что и давало Правлению Торгсина право протестовать против действий ОГПУ. Истинной причиной арестов было то, что у людей было что забрать – валюта и золото. В этом и состояла логика действий ОГПУ, которую пытались постичь советские граждане, решая, идти ли им в Торгсин. Ни пролетарское происхождение, ни мизерное количество валюты, ни законность совершаемых операций не гарантировали людям того, что они смогут избежать слежки, обыска, конфискации имущества или ареста.

Не будет открытием сказать, что жизнь в СССР в 1930-е годы была отмечена произволом карательных органов. Но история Торгсина позволяет увидеть и другие черты советской повседневности. Логика арестов покупателей Торгсина свидетельствует, что бояться приходилось всем, у кого были валюта и золото. Все решал слепой случай: совпадет поход в Торгсин с очередной «валютной зачисткой» ОГПУ или нет. Любое посещение Торгсина было сопряжено с риском, никто не имел полной гарантии безопасного возвращения домой. Речь шла лишь о степени вероятности ареста. История валютного соперничества ОГПУ и Торгсина свидетельствует о том, что даже рутинное событие – покупка хлеба в магазине – могло стать рискованным приключением и обернуться слежкой, обыском, конфискацией имущества и даже арестом. Советская повседневность имела авантюрный характер.

Позволю себе сделать отступление. Обыденно-приключенческий характер советской повседневности, при котором любое, даже самое незначительное дело становилось событием – свершением или трагедией – не было исключительной чертой сталинского правления. Политическая и социально-экономическая система, а также тип культуры, определявшие характер советской повседневности, сформировавшиеся при Сталине, пережили диктатора. Острый дефицит товаров, беззаконие, бюрократическая волокита и многие другие факторы продолжали воспроизводить авантюрно-приключенческий характер советских будней, хотя со смертью Сталина элемент опасности и риска в повседневной жизни советского человека резко снизился. Видимо, не случайно в русском языке для вполне обыденного события – покупки в магазине – используется термин поход: слово, которое подразумевает лишения, трудности и риск.

В советской жизни была обыденность приключения и в том смысле, что приключения случались каждый день, и в том, что они случались по самому обыденному поводу. Этот событийно-авантюрный характер повседневности был изматывающим, ибо любая мелочь – починить дверной замок, добиться, чтобы в химчистке не испортили пальто, купить мебель, оформить паспорт и т. д. и т. п. – превращалась в проблему. Кто-то возразит, что уж очень убого выглядят эти «приключения». Однако изнутри советской жизни эти повседневные приключения-события не воспринимались как незначительные или убогие, потому что временные и душевные затраты на них шли огромные. В западном рыночном мире для решения подобных проблем достаточно телефонного звонка – вопрос решится быстро и безболезненно, – но не оставаясь в памяти, событие не свершалось. В советской повседневности на мелочи жизни уходили дни, недели, месяцы, да что там – сама жизнь! По поводу незначительных по западным меркам проблем разыгрывались трагедии и праздновались победы. Отстоял человек шесть часов в очереди, а пальто или ботинки его размера закончились – трагедия! Провел в ОВИРе[949] вместо трех дней три часа – победа! Люди вспоминали эти события: горевали по поводу провала или хвалились удачно проведенной операцией.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное