Золото для индустриализации. Торгсин

Благодаря заинтересованности покупателей Торгсин представлял более эффективный (и гуманный) способ изъятия валютных ценностей у населения, чем карательные операции ОГПУ. Ущерб, нанесенный Торгсину, был ударом по планам индустриализации. Таким образом, в погоне за выполнением своего валютного плана ОГПУ ставило ведомственные интересы выше государственных. Его действия противоречили экономической целесообразности и принципу индустриального прагматизма, одному из центральных в государственной политике тех лет. Политбюро вполне могло бы освободить Политическое управление от валютной повинности на время существования Торгсина. Дублирование функций при «специфичности» методов, применяемых ОГПУ, не помогало, а вредило делу. Политбюро, однако, не запрещало действия ОГПУ, лишь требуя проводить кампании по насильственному изъятию валюты осторожно, не подрывая работы Торгсина.

Почему Политбюро, несмотря на успехи Торгсина, продолжало пользоваться валютными услугами ОГПУ, невзирая на их очевидные отрицательные последствия?[945] Возможно, сработал стереотип: чем больше организаций занимаются поиском валюты, тем лучше – больше получишь. Однако важно и то, что Политбюро рассматривало Торгсин как временную и экстраординарную меру. Несмотря на очевидную полезность этого предприятия для государства, Политбюро вынужденно терпело Торгсин. Деятельность Торгсина шла вразрез с догмами идеологии и политэкономии социализма: в Торгсине государство отказалось от классового подхода, у советских граждан появились валютные права, иностранная валюта и золото стали средством платежа, а в социалистической экономике легально расцвело рыночное крупномасштабное предпринимательство, пусть даже предпринимателем и выступало само государство. Помогая индустриализации, Торгсин обеспечивал советскому государству движение вперед, но в своих главных принципах, с точки зрения политизированного сознания того времени, он был «возвратом к капитализму». Чистота идеологии или промышленный рывок – в этом и состояла для советского руководства дилемма Торгсина. Как когда-то нэп, Торгсин мог быть только «на время». Он был тактическим маневром – еще одно доказательство уже утвердившегося в историографии вывода о том, что «красные атаки на капитал», вгонявшие страну в кризис, сменялись рыночными послаблениями. Коль Торгсин был лишь временной мерой[946], то зачем вносить изменения в работу ОГПУ, ведь оно – навсегда? Более того, именно потому, что руководство страны рассматривало предоставление валютных прав населению как ситуацию аномальную и экстраординарную, значение политического контроля возрастало. А кто как не ОГПУ обязан был следить, чтобы валютные операции не вышли за дозволенные пределы?

Объясняя, почему Политбюро сохранило валютные функции ОГПУ в период работы Торгсина в ущерб экономическим интересам государства, не следует забывать, что в 1930-е годы СССР уже был полицейским государством. Обширная сеть штатных агентов и внештатных осведомителей пронизывала общество. Полицейский характер советского государства вряд ли был случайностью. Помимо определенных объективных обстоятельств (длительный период военных конфликтов, враждебное окружение и пр.), повлиявших на усиление роли карательных органов, он отражал тип мышления советских руководителей – поколения революции и Гражданской войны. Необходимость вездесущей политической полиции не ставилась под сомнение. Мне не встретилось ни одного документа, свидетельствовавшего о том, что в центральных партийных и государственных органах обсуждался вопрос о целесообразности прекратить валютные операции ОГПУ на время действия Торгсина. Торгсин был всего лишь эпизодом, тогда как политическая полиция – одним из государственных оснований. Зачем же ущемлять ее в правах? Антиторгсиновский беспредел ОГПУ, в котором ведомственные интересы взяли верх над экономическими интересами государства, – доказательство возросшей силы карательных органов в сталинские 1930-е годы.

До сих пор в этой главе валютное соперничество Торгсина и ОГПУ рассматривалось с точки зрения интересов государства: оба ведомства «добывали ценности» на нужды индустриализации. Оставим теперь государственные интересы в стороне и посмотрим на ситуацию глазами людей. Что может рассказать нам о повседневной жизни 1930-х годов валютное соперничество политического и торгового ведомств?