Золото для индустриализации. Торгсин

ОГПУ могло получить валюту и без согласия владельца банковского счета. В одном из документов Правление Торгсина описало такой случай: «В Запорожье директора н[ашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации, 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя»[927]. Охота на валютные переводы оставила след и в архивах ОГПУ. Циркуляр № 203 Экономического управления от 26 февраля 1932 года сообщал об участившихся случаях ареста местными органами ОГПУ людей, в адрес которых поступали валютные переводы из-за границы[928]. Арестованные выдавали ОГПУ расписки о получении валюты, после этого их освобождали, но валюта оставалась у «органов». В иностранные банки поступали жалобы на действия ОГПУ.

Воспоминания людей и письма 1930-х годов, посланные из СССР за границу, упоминают «деньги спасения» – выкуп за освобождение арестованных в СССР родственников. В одном из писем, пришедшем в США из местечка в Подолии в 1932 году, очевидец писал сыну: «…у нас возобновилась болезнь прошлогодней зимы – арестовывают людей и требуют от них „деньги спасения“». А некто Глузгольд, проживавший в 1930-е годы в США в городе Эльма, штат Айова, написал редактору местной газеты о том, что в их город и соседние местности приходили телеграммы из Подольской и Волынской областей УССР от родственников с просьбами как можно скорее выслать денежные переводы. ОГПУ, чтобы получить выкуп, арестовывало и пытало людей, у которых были семьи за границей. После получения денежного перевода местное ГПУ отпускало людей, но затем вновь следовали арест и вымогательство новой суммы валюты. По словам Глузгольда, телеграммы приходили от одних и тех же лиц каждые две недели. Родственники в СССР просили немедленно телеграфировать о высылке денег, чтобы избавить их от лишней недели пребывания в тюрьме[929].

ОГПУ оправдывало конфискацию золота и валюты у клиентов Торгсина тем, что отбирало припрятанные ценности, которые государство в противном случае не получило бы. Конфискация валютных переводов не укладывается в это объяснение. В случае с валютными переводами ОГПУ забирало деньги, которые уже находились на счету государственной организации «Торгсин». Люди не получали эти деньги на руки и, следовательно, не могли их спрятать. Валютные переводы из-за границы не просто были законными и совершались открыто – руководство страны их всячески поощряло. Конфискация валютных переводов раскрывает истинную, ведомственную, природу антиторгсиновских операций ОГПУ. Политическое управление радело о выполнении валютного плана своего ведомства. Число жалоб Торгсина на действия ОГПУ возрастало в последнем квартале года, когда Политическому управлению нужно было рапортовать к важнейшим советским праздникам – Дню революции (7 ноября) и Дню сталинской конституции (30 декабря), а также отчитываться о выполнении годового валютного плана.

Руководство ОГПУ знало о злоупотреблениях и, следуя рекомендациям руководства страны не подрывать работу Торгсина, пыталось регламентировать кампании по изъятию валюты. ЭКУ, например, требовало отбирать переводы только в случае наличия доказательств о перепродаже полученной валюты, что считалось спекуляцией. Аресты «валютчиков» должны были проводиться только с поличным, во время совершения противозаконных сделок. Конфискация золотых и серебряных предметов домашнего обихода разрешалась только в тех случаях, когда их накопление носило «явно спекулятивный характер», то есть ценности шли на перепродажу. Запрещалось обезличивать изъятое ценное имущество вплоть до решения Особого совещания при коллегии ОГПУ о «задержании ценностей» или возврате их владельцам[930]. Однако директивы валютного плана действовали сильнее регламентаций, злоупотребления ОГПУ продолжались, благо «эластичное» определение спекуляции открывало простор для нарушений. ОГПУ, кроме того, чувствовало поддержку руководства страны, которое больше доверяло чекистам, чем «торгашам» Торгсина: «Надо сказать спасибо чекистам», – с восторгом воскликнул Сталин после доклада о росте валютной кассы ОГПУ[931].