По мнению одних, признаки изменения принципов, определявших отношение власти к сфере потребления, проявились уже с переходом к нэпу в начале 1920-х годов, но практическая реализация новых подходов в государственной политике в то время была ограничена, так как производство потребительских товаров, розничная торговля и сфера услуг находились в руках частника. Большинство исследователей, однако, противопоставляют нэп и сталинские 1930-е с точки зрения отношения государства к сфере потребления[1396]
, датируя поворот к вещизму либо изменением с конца 1920-х годов характера и целей торговой рекламы, либо отказом в начале 1930-х от идей Пролеткульта и провозглашением соцреализма обязательной концепцией в литературе и искусстве. Новая потребительская культура, по их мнению, и стала своеобразным выражением соцреализма – празднованием достижений советской жизни. Другие датируют поворот государственной политики разработкой второго пятилетнего плана с обещаниями направить больше вложений в производство товаров массового потребления либо относят изменения государственной политики в сфере потребления к послевоенному времени.Разрушив частный сектор экономики в ходе «социалистического наступления» на рубеже 1920–1930-х годов, государство взяло на себя фактически монопольное обязательство производить потребительские товары и снабжать население. С 1931 года, как показывает исследование Джули Хесслер, лозунг «культурной торговли» появляется в речах советских руководителей, определяя новую политическую цель государства и новую идеологию потребления[1397]
. В период карточной системы первой половины 1930-х годов, однако, на практике «культурная социалистическая торговля» была ограничена сферой элитных и дорогих магазинов. К ним относились государственные коммерческие магазины, образцовые универмаги[1398] и элитные торгсины.В момент своего образования Торгсин был задуман как образец культурной торговли… для иностранцев. Индустриализация и голод заставили открыть двери валютных торгсинов для советских людей. После этого, за исключением больших магазинов в крупных городах, Торгсин как массовый феномен перестал быть предприятием культурной торговли. Не элитный магазин с зеркальными дверями, а темный грязный лабаз, отпускавший мешками ржаную муку голодным, представлял типичный торгсин в период наивысшего расцвета этого предприятия в 1932–1933 годах. У государства не было ни ресурсов, чтобы превратить полторы тысячи торгсинов в образцовые универмаги культурной торговли, ни мотивации – голодные не привередничали, брали что дают. Выполнение валютной программы с помощью голода позволило сталинскому руководству на время отложить реализацию провозглашенной новой политики социалистического потребления, выраженной в лозунге «культурной торговли».
Большинство исследователей считают, что
Споря с историографической традицией, которая рассматривает поворот советского государства к вещизму как отступление от идеалов революции или даже их предательство[1399]
, американские историки Хесслер и Рэнделл считают, что развитие потребительского общества в СССР стало частью построения социализма[1400]. Руководство страны напрямую связало дело социализма с развитием материального достатка своих граждан. Более того, отождествление вещизма и потребленчества с социализмом не помешало советскому руководству заимствовать опыт у Запада. Сталин сам санкционировал ориентацию на западные образцы в развитии сферы торговли и потребительской культуры[1401]. Правительственные делегации поехали в Германию, Японию, США, где брали на заметку новшества торговли. Советские образцовые универмаги создавались по типу американских магазинов-гигантов «Macy’s». Заимствование опыта Запада происходило и в работе крупных городских торгсинов[1402].