Золото для индустриализации. Торгсин

Стремление государства к контролю над производством товаров и сферой потребления, формированием вкусов и моды и хронический недостаток товаров ограничивали возможности и свободу человека в формировании своей индивидуальности через потребление. В этом еще одно отличие развития советского потребительского общества от западного, всегда предлагавшего существенно больше индивидуальной свободы и выбора. В условиях хронического дефицита и политической миссии торговли советская реклама не потакала прихотям потребителя, а стимулировала рациональный спрос. Она должна была направлять потребительские запросы и вкусы в русло официально одобренных «растущих потребностей» населения.

Поскольку государство не справлялось с удовлетворением индивидуальных нужд и потребностей населения, а сфера легального частного предпринимательства была крайне ограничена, черный рынок в советской экономике достиг колоссальных размеров. Он играл важную экономическую, социальную и культурную роль в развитии потребительского общества в СССР. В этом заключается еще одно из основных отличий советского общества потребления от западного, где покупателям не нужно было «добывать» продукты и товары, а спекуляция – перепродажа с целью получения прибыли – являлась законной основополагающей деятельностью. Рынок, легальный и черный, в СССР формировал альтернативный вкус и моду, давал больше свободы индивидуального выбора. На рынке выигрывали те, у кого были деньги, а не государственные привилегии (хотя наличие привилегий и денег могло быть связано). В конечном счете развитие потребительского общества в СССР стало результатом взаимодействия государственного планового хозяйства и рынка.

История Торгсина подтверждает многие из приведенных выше выводов об особенностях развития советского потребительского общества, которые сделали современные исследователи, но оно позволяет увидеть и новое. Не отрицая важности социально-политической и культурной миссии советской торговли, Торгсин свидетельствует о том, что идея получения прибыли, главного двигателя в развитии сферы потребления на Западе, не была чужда и политике советского государства. Торгсин являл квинтэссенцию подхода, при котором пропаганда потребительских ценностей служила реализации экономической стратегии государства. Другой важный вывод из истории Торгсина, новый для современной историографии, касается роли репрессий и личного риска в советской потребительской культуре и практике. Аресты торгсиновских покупателей агентами ОГПУ/НКВД, которые охотились за ценными сбережениями граждан, превращали рутинный поход в магазин в опасное предприятие. История Торгсина позволяет сказать, что риск и приключение сопровождали советского потребителя в повседневной жизни.

Радикальный поворот государственной политики к одобрению потребительских ценностей, четко обозначившийся к середине 1930-х годов, соответствовал настроениям населения страны, которое устало от нужды и голодной жизни, но что заставило советское руководство пойти на такой шаг? Большинство современных исследователей связывает изменение потребительской политики с необходимостью стабилизации сталинского режима в условиях кризиса, вызванного форсированной индустриализацией, а также переориентацией режима на новую социальную опору – нарождавшийся советский средний класс. Первые пятилетки были отмечены грандиозными темпами «восходящей» социальной мобильности, в результате которой миллионы молодых горожан и сельчан, воспользовавшись доступом к образованию и потребностью индустриализации в специалистах, повысили свой социальный статус. Инженеры, стахановцы, учителя, врачи, творческая и научная интеллигенция, не принадлежавшие к «старой» привилегированной партийной элите, требовали стабильности и благополучия, признания своих успехов и особого статуса, материальных наград и привилегий. Власть же нуждалась в их лояльности и участии в социалистическом строительстве. Обоюдная заинтересованность стала основой, по терминологии Веры Данэм, «большой сделки», в результате которой власть в обмен на поддержку нарождавшегося советского среднего класса признала их запросы и ценности и пошла на углубление социальных различий в обществе. «Большая сделка», по мнению исследователей, была в определенной степени признанием того, что репрессии не являются исключительным способом контроля над обществом. Кроме того, переосмысление частной жизни как сферы потребления, удовольствия и отдыха означало определенное «изгнание» общества из политики, которая признавалась прерогативой узкой группы руководителей[1406].