В представлениях людей 1930-х годов XIX век еще не стал стариной и принадлежность к нему сама по себе не делала предмет антикварным или ценным. Дореволюционные работы начала ХХ века считались новыми и мало заслуживающими внимания. Согласно инструкциям Торгсина, золотые изделия фирм «Фаберже» и «Болин»[574]
подлежали сохранению лишь в случае высокохудожественной работы. Все массивные серебряные предметы только что минувшего века по инструкции шли в переплавку. Из серебряных изделий до 1880 года оценщикам следовало сохранять только небольшие (до килограмма) вещи домашнего обихода – чайные сервизы, сахарницы, молочники, солонки, ложки (если их было не менее 6 штук) стиля ампир, рококо и «черневой работы». Из серебряных изделий конца XIX – начала XX века – детский возраст по меркам 1930-х годов – инструкции требовали сохранять только исключительные по качеству мелкие изящные и редкие по форме изделия известных фирм Хлебникова, Овчинникова и других: вазочки, чарки, принадлежности для письменного стола с монетами или эмалью, а также довоенные предметы дамского туалета – диадемы, кольца, пояса, брошки, серьги (даже со стеклянными стразами). Вместе с тем серебряные «вещи с графскими или княжескими гербами и коронами» XIX века, а также столовое и чайное серебро фирмы «Фаберже» считались ширпотребом и шло в переплавку. Описание предметов в инструкциях Правления Торгсина дает основания считать, что на Северном Кавказе, в Крыму и на Украине люди приносили в Торгсин золото из раскопанных курганов: литые, кованые и чеканные женские украшения. Археология становилась средством выживания. К таким вещам, учили инструкции, следует относиться с особым вниманием[575].В отборе антиквариата главенствовал рыночный интерес: сохранять то, что могло быть продано иностранцам в СССР или за границей. Прагматизм брал верх над идеологией. По инструкции Внешторга, следовало сохранять в целости все золотые вещи и «серебро, принадлежавшее раньше русским царям до Николая II включительно, великим князьям и их семьям», а также все вещи, подаренные ими в свое время разным лицам[576]
. Вопрос о том, каким образом этот идейно чуждый антиквариат попал в руки «сдатчика», видимо, не интересовал руководство Торгсина, но вот ОГПУ, которое следило за торгсиновскими операциям, могло озаботиться этим вопросом.Люди несли в Торгсин не только драгоценные камни, золото, платину и серебро, но и картины, статуэтки, произведения народного и прикладного искусства. Среди них попадались подлинные шедевры: «На днях в московский магазин (Торгсина. –
Решение принимать антикварные и художественные ценности населения для продажи на комиссионных условиях в магазинах Торгсина было тесно связано с ростом массового советского экспорта художественных ценностей. Еще весной 1932 года руководство Ленинградского Торгсина обратилось в Наркомвнешторг с просьбой разрешить принимать на комиссию антиквариат от учреждений и частных лиц[578]
. В ноябре 1932 года состоялось заседание Политбюро, на котором обсуждался доклад комиссии Молотова[579]. Комиссия считала, что выделенные для экспорта фонды антикварных ценностей не обеспечивали плановых заданий на 1932 и 1933 годы, и требовала новых выдач из музеев. Политбюро разрешило «Антиквариату» более широко проводить распродажу музейныхРуководством антикварной деятельностью занималась Художественно-антикварная контора Торгсина. По решению СНК, для улучшения «ассортимента предметов» Торгсин принимал не только антикварное имущество учреждений и населения, но и картины у современных советских художников. Кроме того, Торгсин получил право, наравне с «Антиквариатом», изымать из невалютных комиссионных и антикварных магазинов художественные ценности, которые могли быть проданы за валюту[582]
. Невалютным магазинам запрещалось продавать картины западных и русских художников, «пригодных к экспорту»[583]. Наркомвнешторг для этой цели составил список «особо ценных русских художников». Даже их «малозначительные работы» могли продаваться за рубли только по специальному разрешению Торгсина[584].