Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

В начальный период новых операций сеть агентов, принимавших денежные переводы на Торгсин, была пестрой и путаной. Торгсин, Внешторгбанк и Управление иностранных операций Госбанка заключали договоры с советскими торгпредствами, заграничными филиалами Совфрахттранспорта[604], советскими банками за границей и акционерными обществами с советским участием, а те – договоры с иностранными банками, пароходными, туристическими фирмами, универмагами и благотворительными обществами о приеме переводов на Торгсин. Кроме того, иностранные банки и фирмы имели сеть своих собственных агентов, которые рекламировали деятельность Торгсина и принимали денежные переводы на его счет[605].

Неконтролируемый и быстрый рост числа агентов привел к тому, что среди заграничных партнеров Торгсина оказалось много белоэмигрантских фирм, подвизавшихся на денежных переводах в СССР[606]. Враждебное отношение к советскому строю не мешало им зарабатывать за советский счет. Вокруг переводов на Торгсин расцвела спекуляция. В соседних с СССР Финляндии, Польше, Прибалтике, а также в Париже и в Харбине, где оказалось много эмигрантов из России, множились фирмы по доставке валюты в СССР. Эмигрантские газеты того времени пестрели объявлениями-обещаниями: «Переводы денег в Россию из расчета действительной стоимости червонца, но разрешенным путем». Откровенные признания в контрабанде: «23 франка за червонец – разрешенным путем, 20 франков за червонец – частным способом»[607] – соседствовали с предостережениями не верить более заманчивым предложениям и помнить о том, «что отправитель, пользуясь услугами учреждений или лиц, мало ему известных, и сам не рискуя ничем, может совершенно этого не желая, доставить неприятности находящимся в России своим близким»[608].

Для преодоления хаоса, царившего в агентурной сети, Правление Торгсина усилило экономический и идейный контроль. Оно рекомендовало торгпредствам не заключать договоры «с иностранными контрагентами», а если этого было не избежать, не брать на себя длительных обязательств, сохраняя право в любой момент расторгнуть договор[609]. Торгпредства по заданию Правления стали собирать информацию не только об экономической состоятельности, но и о политической благонадежности партнеров, прекращая отношения с теми, кто скомпрометировал себя деловой нечистоплотностью или антисоветскими настроениями[610]. Донесение из советского торгпредства в Париже дает представление о методах работы Правления и о его зарубежных агентах в начальный период переводных операций:

В ответ на В/запрос о «Банк Контуар дю Сантр» сообщаем, это белогвардейский банчок, занимающийся различными мелкими спекуляциями… Банк этот имеет 3–4 человека служащих, принадлежит эмигранту Зильберштейну. Как дополнительную характеристику этого «банка» приводим следующий эпизод из его жизни: недавно группа «клиентов» банка устроила в помещении избиение дирекции (очевидно, за соответствующие «дела»), причем сам Зильберштейн получил ножевую рану в шею. Сыну Зильберштейна принадлежит другой банчок – «Банк Эдюстриель дю Сантр», который также сейчас занимается собиранием переводов на Торгсин[611].

Одновременно с чисткой агентурной сети шла централизация переводных операций. Зарубежные филиалы Совфрахттранспорта и торгпредства должны были прекратить прием денег на Торгсин. Правление Торгсина требовало ограничить сеть иностранных агентов наиболее крупными банками, признав, таким образом, приоритет банковских каналов перевода денег и верховенство Госбанка и Внешторгбанка. В целях прекращения «спекуляции вокруг переводных операций» Правление Торгсина запретило своему УПО вести прямые переговоры с иностранными фирмами (туристическими агентствами, пароходными кампаниями и т. п.), которые в начальный период активно рекламировали Торгсин за границей и способствовали расширению его клиентуры. Торгсин, однако, сохранял право заключать через советские торгпредства договоры с советскими и иностранными банками за границей о приеме переводов на свой счет[612]. С осени 1934 года Торгсин стал выплачивать советским контрагентам за границей вознаграждение в зависимости от суммы переводов[613].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное