Золото друидов

— Знаешь, Безумный, однажды меня угораздило угодить в плен к грекам. Да ты, наверное, помнишь. Тоже там был. Агнар тогда почему-то решил, что на востоке оно хорошо. Так вот, всегда хотел игрушки, как у тамошнего палача. У него одних ножей было штук десять. А еще клещи сверла, пилы. Это какие же горизонты боли можно открыть, имея на руках, такое великолепие. — Торгейр аж зажмурился. — И, что главное, человек орет, извивается, брызжет слюной и говорит, говорит, говорит. Все как на духу выкладывает. А повреждений-то серьезных никаких. Вот что значит хороший инструмент. А тут приходится пользоваться всяким. — Торгейр плюнул на лезвие, отчего оно яростно зашипело. — Потому и умирают часто в процессе от кровопотери и прочего. Я и нож-то нагреваю во многом, чтобы этого не произошло, ну и еще, конечно, потому что так интереснее.

Торгейр кинул косой взгляд на связанного, проверяя произведенный речью эффект. Черноволосый совершенно спокойно и даже с некоторым любопытством следил за его манипуляциями.

Оскорбленный до глубины души Торгейр начал срезать с пленного одежду, обнажая мускулистый торс. Делал он это без особой нежности и то здесь, то там на бронзовой коже эстландца появлялись кровоточащие багровые полосы.

— Э, Хьяль, глянь, а я ведь тогда не промахнулся. Торгейр указал на треугольный шрам на загорелом плече.

Скальд лишь молча пожал плечами.

Из кустов, рыча подобно медведю, выломился Асмунд.

— И, правда, драугр, — вглядевшись в лицо пленного, проворчал старый викинг. — А я до последнего надеялся, что вам привиделось.

Агнар сел на корточки, так что его лицо и лицо эстландца оказались прямо напротив друг друга.

— Торгейр, готов? Тогда, пожалуй, начнем. Как тебя зовут?

Хьяль ожидал гордого молчания, но пленный спокойно ответил.

— Тормунд.

— Просто Тормунд?

— Люди иногда называют меня Толстым, хотя я считаю, что я скорее кряжистый.

— Ты человек Харальда конунга, Тормунд Толстый?

— Я свой собственный человек, Агнар сын Олава.

Конунг повернулся к хмурому Асмунду.

— Асмунд, ты слышал когда-нибудь о конунге по имени Тормунд, у него еще могло быть прозвище, как там бишь его, Кряжистый, хотя, скорее, все-таки Толстый, точно Толстый?

— Тормунд конунг? Да еще и Толстый? Дай подумаю. Тормунд Стервятник из Согна… Тормунд Бычий рог из Раумсдаля… Тормунд из Вика … так он опять же носит прозвище Шрам… Нет, Агнар, я не знаю конунга с таким именем. А что знатный конунг?

— Видимо да. Как-никак две ладьи, под завязку набитые воинами. На доспехи и оружие тоже не жалуется.

— Может быть, могущественный хевдинг. Хотя две ладьи с двойными командами, это для хевдинга уже, конечно, перебор. Такую толпу грабежом не прокормишь. Не конунг. Не хевдинг. Прям человек-загадка.

— Вот и я так думаю. Поможешь отгадать? — Агнар выразительно посмотрел на играющегося с ножом Торгейра.

— А я и не говорил, что эти ладьи мои.

— Даже так. И чьи же это ладьи?

— Харальда Хальвдансона, конунга Эстланда.

— Которого люди зовут Косматым, — задумчиво протянул Агнар. — Вы с ним, видимо, большие друзья, раз он подарил тебе ладьи вместе с командами?

— Почему подарил? Одолжил на время. Харальд конунг вообще человек очень щедрый.

— Я вижу. То есть, я прав, ты человек Харальда конунга?

— Агнар, я уже говорил тебе, что я свой собственный. — Тормунд легонько улыбнулся. Забияка дернулся к нему, но Агнар выставил в его сторону руку.

— Что ж, ладно, оставим этот вопрос на потом. У тебя в плену Рольв, человек Скагги Сокола. Что с самим Соколом?

— Пирует в Вальхалле. Он это право честно заслужил.

— Торгейр!

Забияка прижал багряное лезвие к покрытому жесткой щетиной запястью Тормунда.

Запахло паленым волосом и горелым мясом. У Тормунда надулись щеки, по скулам заходили желваки, лицо побледнело, но ни одного звука он так и не проронил.

— Торгейр!

Забияка с видимой неохотой оторвал начавшее вплавляться в плоть лезвие.

— Уф. — Тормунд резко выдохнул. Некоторое время он молчал, судорожно втягивая воздух. Однако, когда эстландец заговорил, на лице его вновь играла самоуверенная улыбка. — Что же ты за человек Агнар? Тебе говоришь правду, а ты каленным ножом. Так ведь и шрамы могут остаться. Надо было тебе соврать?

— Если бы соврал, шрамы остались бы на лице, или еще где-нибудь, где кожа понежнее.

— Но, если ты и так знаешь ответ, зачем тогда спрашивать?

— Торгейр!

Забияка прижал лезвие чуть выше и держал чуть дольше. Хьяль явственно услышал скрежет зубов.

— Чтобы ты дал мне повод причинить тебе боль. Сокол был мне как брат. И вопросы здесь задаю я. Мы встретились с тобой прошлым летом в море недалеко от сожженной усадьбы. Ты раззорил ее?

— Нет.

— Торгейр!

Новая волна тошнотворного запаха. Торгейр занялся второй рукой. К концу процедуры эстландец хрипло дышал, по коже катились крупные капли пота.

— Не ври мне.

— А и не вру. Атаковали и грабили другие. Мои ладьи ждали вас в море. Все-таки не очень удобно гоняться за кем-то на полных добычи кораблях. Но это не значит, что я не поступил бы также. Да вот не пришлось. Ничего личного, Агнар, просто хорошо попросили.