Золото друидов

По возвращению к Эйнару люди, которым Агнар пообещал передышку, пустились во все тяжкие. Они много ели, много шутили, много смеялись и уж совсем непотребно много пили, заражая своим нездоровым энтузиазмом домашних Эйнара. Но тот только посмеивался. Эйнар был слишком рад, что его племянник вернулся из этого отчаянного предприятия живым, чтобы обращать внимания на такие мелочи, как поголовное пьянство. Тем более что с привезенного Агнаром золота ему причиталась немалая доля.

Задумчивыми в этом царстве безудержного веселья оставались лишь два человека. Конунг и его скальд. Вот только эта задумчивость не сближала их. Наоборот — Хьяль ощущал, как с каждым днем ширится разверзшаяся между ним и Агнаром пропасть.

Пропасть эта ширилась и ширилась, грозя превратиться в непреодолимый разлом, пока однажды ранним утром на самой заре скальда не растолкал Торгейр.

— Вставай, неудачник. — На лице Забияки застыла хищная ухмылка. — Конунг зовет.

— На хрена?

— Конунг зовет. Вот от него и узнаешь. — Ухмылка Забияки стала еще шире.

Хьяль обреченно плеснул в лицо холодной воды и понуро поперся во двор. Торгейр шел впереди, чуть не приплясывая от возбуждения. По тому, как был доволен Забияка, Хьяль понял, что ждать от раннего пробуждения чего-то хорошего ему лично не стоит.

Во дворе их поджидали хмурый Агнар и связанный Тормунд. Вот уж кто явно чувствовал себя даже хуже, чем Хьяль. Хотя Толстый хевдинг и пытался казаться безмятежным, скальд явственно разглядел в его глазах тупую щемящую тоску обреченности.

Агнар молча кивнул, и, пройдя сквозь ворота мимо заспанных часовых, вчетвером они направились прочь из крепости.

Все в том же молчании они отошли подальше от стен, остановившись на краю обрывающегося в морскую пучину скалистого берега.

— Торгейр нож. — Это были первые слова, которые скальд сегодня услышал от конунга.

Торгейр, ухмыляясь, потянул из-за пояса широкий клинок.

— Веревки.

— В смысле? — Забияка опешил.

— Веревки режь. В смысле.

Ничего не понимающий Торгейр зацепил ножом бечеву и вновь вопросительно посмотрел на конунга.

— Да разрежь ты их, наконец. А теперь оставь нас. Остальным скажи, что я отпускаю Тормунда.

Явно обалдевший Торгейр хотел что-то возразить, но взглянув в синие льдинки глаз своего господина, лишь горестно вздохнул и понуро направился в усадьбу. Скальд хотел было пойти вслед за ним, но…

— Хьяль, останься. Когда я умру, ты поведаешь окончание этой истории людям.

— Почему? — просто спросил Тормунд, в его глазах не было удивления, только бесконечная усталость. — Наш договор не оправдал себя. Он остался там, на болотах. Я в твоей власти.

— Я и сам не понимаю до конца. Если бы ты попал в мои руки раньше, я самое малое вправил тебе орла, и это было бы ещё большой милостью. Но в последнее время я видел слишком много смертей.

— С каких это пор вестландцу стало много смертей? — Тормунд болезненно поморщился, коснувшись опухшего покрасневшего запястья.

— С тех пор, как они стали бесполезны. Эта страна заставила меня на многое взглянуть по-другому. Мир меняется. Может быть, твой хозяин и прав насчет будущего. — Конунг на мгновенье задумался. — Так и передай ему. Харальд конунг, возможно, ты прав, и северные земли должны стать едиными. Но сначала подумай о цене. На моей земле тебя ждут кровь и сталь. Поэтому дважды подумай, прежде чем лезть к нам, Косматый конунг. Теперь у меня хватит средств, чтобы сплотить морских вождей и противостоять тебе.

— Тебе не кажется, что повторяешь их ошибки? — Тормунд кивнул головой куда-то вдаль, но Хьяль легко догадался, что хевдинг представляет луг некогда зеленый и безмятежный, сейчас залитый кровью и пыльный, на котором убивают друг друга сотни говорящих на одном языке людей.

— Может быть, но это наш путь и наша судьба. Потому что в одном ты все-таки прав — для вестландца много смертей не бывает. — Конунг криво ухмыльнулся. — Прощай, Тормунд Толстый. Для твоего блага лучше бы нам не встречаться вновь.

Хевдинг вновь, словно не веря, оглядел освобожденные руки, вдохнул так, словно без надоевших пут сам воздух пах совсем по-другому, и, резко развернувшись, зашагал прочь.

— Мы действительно будем сражаться? — спросил скальд, когда Тормунд отшагал достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора. Спросил больше, чтобы затянувшееся молчание не походило на молчание обиды. Он внезапно понял, что после тех злополучных болот они впервые остались с конунгом наедине.

— Конечно, Хьяль. Правда, после всего увиденного здесь, в этой стране, я не уверен, что хочу победить в грядущей битве. И все же мы будем сражаться. Мы же вестландцы. Сражаться — наша судьба. Взятого здесь золота хватит, чтобы подкупить вождей, нанять воинов, построить корабли. Когда Харальд придет на наши берега, его будет ждать достойный урок.

— Извини, конунг, но если ты сознаешь, что, может быть, владыке востока лучше победить, зачем все это? Зачем подкупать вождей, зачем строить корабли…