Золото друидов

— Хяьль, даже в тундре земля давно поделена, — мягко заметил Ульф.

— Ты когда-нибудь был глубоко в тундре? Она бесконечна. Места там хватит для всех. На край можно договориться, упросить потесниться, им это проще, чем нам. За это придется заплатить? Так они не гордые. Они живут здесь и каждый год отдают пятую часть шкур нам потому, что на этой земле жили и умирали их предки. И пока право жить на этой земле стоит всего-навсего каких-то там шкур, они готовы платить эту цену. Но если придет большая беда, такая, что будет угрожать самому существованию рода, они соберут скарб, погрузятся на нарты и растворятся в бескрайней ледяной степи. Будут терпеливо ждать, когда нам надоест цепляться за бесплодное побережье, жрать мерзлое тюленье мясо, кутаться в толстые шубы и все равно мерзнуть. Им не трудно. Время для них течет по-другому. Как только появится возможность, они вернутся сюда и это вновь будет их земля. А если нет, если в наше упрямство пересилит здравый смысл, ну что ж, новая земля станет их новой родиной.

— Хорошо, если ты прав, и финнам есть куда пойти в случае беды. Потому как она уже пришла и стучится в двери ногами. Я хочу, чтобы Курша помог нам, в память о нашей дружбе и в память об их долге тебе. Если придется, я готов купить эту помощь.

— Конунг, они встретили и накормили нас. Не исчезли в холмах, не унеслись на оленьих упряжках, за которыми вовек не угнаться. Они уже сделали выбор, Агнар.

— Надеюсь, этот выбор предполагает, что я могу рассчитывать на их луки в случае такой надобности?

Хьяль колебался лишь мгновенье.

— Думаю, да.

— Ладно. Теперь, что в итоге. Мы хотя бы приблизительно представляем, где скитаются наши новые «друзья», — конунг криво усмехнулся, — и имеем в резерве несколько десятков отборных лучников, немногим уступающих нашему воплощению Уля. — Конунг кивнул в сторону Торгейра. Забияка лишь фыркнул, показывая, что он думает о финнах и их луках. — Уже неплохо с учетом того, что еще вчера большинство готовилось умереть и слезно прощалось с друзьями. Хьяль, Курша хорошо знает побережье?

— Он провел здесь всю жизнь.

— Надо с ним посоветоваться. — Агнар поднялся. — Хьяль, я бы также хотел, чтобы ты посоветовался еще и со своими старыми друзьями. Ты понял, о ком я. — Глаза Торгейра зажглись столь явным любопытством, что скальд усмехнулся. — Я объясню, о чем спрашивать. Остальные, отдыхайте. Курша обещал устроить вечером угощение в нашу честь.

— Из наших же припасов, — проворчал Асмунд. Конунг укоризненно посмотрел на старого викинга, и тот опустил глаза.

Агнар поднялся, показывая, что совет окончен, и северяне потянулись к выходу.

— Хм. Агнар, а если они придут сегодня? — напоследок будничным тоном спросил Ульф.

— Тогда готовьтесь откочевывать вместе с финнами. Заодно научитесь ухаживать за оленями, а главное доить их.

Конунг мягко прикрыл за ними дверь.

* * *

Торгейр еще долго не мог отойти от происшедшего разговора.

— И все-таки я никак не могу понять, как конунг может доверять этим оленьим выкормышам. Как вообще можно всерьез воспринимать племя, которое кастрирует детей, собак и оленей, отгрызая им яйца зубами, и свято верит, что медведь не убивает женщин, только мужчин. А если убивает, то из-за того, что перепутал: мол в зимней одежде их так трудно различить. Вот, если бы она глупая, догадалась задрать подол, медведь бы сразу понял, кто перед ним и извинился за беспокойство.

Хьяль, повторяя недавний тон самого Торгейра, начал, как ребенку, объяснять Забияке.

— Яица отгрызают только собакам и оленям. Это проявление уважения, а, кроме того, давно подмечено, что так раны заживают намного быстрее. Медведь же — предок и покровитель их рода.

— И что из того? Это не делает медведей зимой менее голодными и свирепыми. Да и я в жизни не поверю, что эти задохлики — потомки медведя. А этот обычай оставлять стариков умирать в тундре и масса других непонятных и глупых привычек…

Хьяль тяжело вздохнул.

— Торгейр, помнишь, мы гостили на севере. У Торфинна Мха в Усадьбе на холме.

— Ну помню…

— Помнишь священный высушенный лошадиный член, который, по словам хозяина увеличивает мужскую силу и наращивает естество? Тот самый, который ты, наслушавшись этих рассказов, тогда по обычаю поцеловал, держал на коленях, а потом еще клянчил кусочек, чтобы можно было носить с собой как талисман?

— Это же совершенно разные вещи.

— Думаешь. — Хьяль фыркнул. — Кстати, столь презираемые тобой финны к этому как раз отнесутся вполне нормально. Но вот грек или серкландец подняли бы тебя на смех. Верить в сушенный член коня. Ха. Обладающий чудодейственной силой. Дважды «ха».

— Безумный, видел, сколько у них там детей, в этой Усадьбе на холме.

— Торгейр, можно подумать тебя в этом вопросе интересуют дети. Да и в том, что там множество детей виноват не только и не сколько талисман. Усадьба на холме богатое и мирное место. Люди там не голодают и не режутся с соседями из-за черствого каравая. Отсюда и дети.

— Детей делают не деньги и хлеб. Детей делают мужчины. Настоящие мужчины.