Золото Дункеля

Медленно, словно оглушенные, путники повернули лица в сторону притихшего Семена.

– А ведь вы правы… – прошептал Павел. – Если на Гнилухе он распрощался с женщинами и офицером… может быть, даже ротмистром… то…

– То что? – быстро спросила Даша. Павел обернулся.

– То золото уже было спрятано… Не мог же он накидать камней в ящики в присутствии проводника!

При упоминании «проводника» Павел посмотрел в сторону побледневшего Семена.

– Это, в конце концов, неважно… – Голос Павла понизился. – На Гнилухе золото!

Перед тем как заснуть Павел долго тер пальцами свинцовую пломбу со все еще торчавшими усиками перерезанной проволоки; пальцы нащупывали выпуклости двуглавого герба, и мысли как-то сами собой завертелись вокруг вопроса, на который он не находил ответа: как пломбы оказались на ящике? Не мог же Дункель навесить их сам после того, как там – на поляне – его набили камнями! Значит, ящики с булыжниками уже издалека везли опечатанными? Для чего? Чтобы все думали, что в них золото? Отводили внимание от более важного… от женщин?

Павел сжал свинцовую бляшку в кулаке и пошарил в темноте, нащупал фуражку, коснулся кокарды. «А тебя для чего оставили на ящике? – тоскливо подумал он. – Показать, что это “работа” его – твоего хозяина – ротмистра Орданского? Тогда – какого Орданского? Откуда взявшегося?..»

Павел вздохнул и в сердцах отбросил фуражку к ногам. Он закрыл глаза.

Во сне ему снилась незнакомка. Было темно. Она стояла на мысу – едва различимая в черном одеянии, с зияющей под откинутой вуалью пустотой – и как будто бы звала его… Он, почему-то в фуражке Орданского, спотыкаясь, почти бегом, спешит к ней…

Уже подбегая – застыл в изумлении: ему показалось, что дама незримо улыбнулась, улыбнулась и поманила… Он медленно приблизился.

– Ты узнал меня? – нежно спросила она.

Замирая от страха и счастья, он кивнул:

– Узнал…

Женщина грациозным и знакомым жестом протянула руку:

– Это его…

Он чувствует, как под ротмистровским головным убором зашевелились волосы; попятившись, падает, что-то кричит… Фуражка катится под ноги женщины, тихо ложится на белеющий в темноте круглый камень, торчащий, словно верхушка зарытой в земле лысой головы… В ту же минуту в его лицо задышали:

– Пусть там лежит… где все…

Павел вздрогнул. Он не сразу понял, что находится в палатке – откуда-то сверху светил фонарь; его заслоняло чье-то лицо… Медленно дошло, что на него смотрели испуганные глаза Даши, по сторонам – озабоченные лица Прохора и Насти. «Зачем они здесь?» – промелькнуло в голове и вдруг выплыло – на ночлег разместились вчетвером – в их с Дашей палатке, более просторной; Трофим ушел в палатку москвичей…

– Паша… как ты, в порядке? – Голос жены дрогнул. – Ты кричал…

Павел приподнялся.

– Сколько времени? – зачем-то спросил он.

– Четыре утра, кажись, – сказал Прохор, продолжая смотреть на него. – Жуть снилась, что ли?

Павел бессмысленно глянул на деда, на валявшуюся в ногах фуражку ротмистра… и вспомнил!

– Прабабку видел, кажется… – прошептал он. – Вроде не она… но точно знаю, что она… – Павел сглотнул слюну и быстро, словно боясь что-то упустить, проговорил:

– Я знаю, где золото – на мысу! Она показала…

Старик и внучка переглянулись. Прохор засуетился.

– Ты вот что, парень, чайку выпей! – сказал он, отвинчивая крышку неизвестно откуда взявшейся фляжки. – Еще теплый…

Даша с болезненным выражением лица пощупала лоб мужа:

– Кажется, у тебя жар…

Павел отвел руку и, поднявшись, сел:

– Не верите?

Старик, опустившись у ног Павла, медленно ввернул крышку обратно на горлышко фляжки и вздохнул:

– Отчего же не верить? Верим… Здесь всему поверишь… Там, видать, и дядька мой лежит, Иван… Может, его голову вы и нашли. Говорили, на Гнилухе его убили… бандиты. – Он невесело потряс седой головой. – Чего уж там! Оттого и пошел с вами…

– Там золото, там! И Дункель, возможно, там убит! Идти надо! – прокричал Павел, вставая.

– Да погоди ты, парень! – забеспокоился Прохор. Он вновь уложил Павла на спальник. – Куда ж ты на ночь глядя!

– А про Дункеля – откуда?.. – тихо спросила Настя, со страхом наблюдавшая за, казалось, бредившим парнем. Павел повернул к ней измученное лицо и неожиданно громко выкрикнул:

– Знаю! Там все – там!

Даша с вдруг накатившими слезами обняла мужа; оторопевший старик с изумлением покачал головой:

– Болен, ей-богу, болен…

Эпилог

Захар Васильевич, наказавший Прохору и его команде собраться к полудню на Гнилухе, опаздывал. Прошло около двух часов, как, оставив лодки, они взошли на поляну.

Река на этот раз выглядела хмурой – темная студеная вода, голые, словно осиротевшие, берега, вымерший лес, окружавший поляну… Над головой нависали свинцовые облака, готовые разразиться первыми хлопьями снега; холод, уже по ночам сковывающий землю заморозками, леденил прозрачный таежный воздух… Продрогшие и уставшие от ожидания друзья сидели у костра и уныло поглядывали на реку.