Золото Джавад-хана

Так вот, один автор весьма остроумно заметил, что из Достоевского вышел игрок, а не любитель игры. Для него и сама по себе игра была важна, однако намного важнее был выигрыш — в отличие, скажем, от Афанасия Фета, Панаева, Салтыкова-Щедрина или Ивана Тургенева, которые в преферансе ценили возможности умственного состязания, а не рассматривали игру как источник дохода либо способ самоутверждения.

В общем, вместе Салтыков и Достоевский в карты не играли. Да и прочие стороны отношения между этими господами оставляли желать лучшего. Шапочно они были знакомы еще до осуждения Достоевского по делу о петрашевцах[20]. Однако настоящее их общение состоялось намного позже, когда Федор Михайлович издавал свой журнал «Время», а Михаил Евграфович под псевдонимом «Николай Щедрин» выступал у него в роли автора очерков и «драматических сцен».

Период сотрудничества, впрочем, продолжался недолго. Достоевский вернулся из ссылки православным монархистом, так что патриотический либерализм Салтыкова на долгие годы развел их по разные стороны литературных и политических баррикад.

Салтыков-Щедрин считал Федора Достоевского писателем, стремящимся продемонстрировать, будто «всякий человек — дрянь, и до тех пор не сделается хорошим человеком, пока не убедится, что он дрянь». Тот же, в свою очередь, писал о своем оппоненте: «Пусть хоть что-нибудь удастся России, или в чем-нибудь будет ей выгода, и в нем уже яд разливается…»

То, что для Щедрина было поиском путей выхода из общественного тупика, для Достоевского было трагедией: «Тема сатир Щедрина — это спрятавшийся где-то квартальный, который его подслушивает и на него доносит: а г-ну Щедрину от этого жить нельзя».

Довольно долго они поддерживали между собой только чисто формальные отношения — признавая, однако, взаимно литературный талант и незаурядное писательское мастерство. Некоторое новое сближение между писателями началось было в 1874 году, когда Салтыков-Щедрин подготовил к печати и опубликовал в «Отечественных записках» роман Федора Михайловича «Подросток» — но и это сближение было непрочным, закончившись вместе со смертью поэта Некрасова три года спустя. А не так давно господин Достоевский написал сатирический фельетон[21]. в котором едко пародировал манеру изложения и взгляды Михаила Евграфовича…

Одним словом, Салтыков-Щедрин Достоевский по меньшей мере недолюбливали один другого.

Однако даже такой искушенный знаток человеческой одержимости и порока, как Федор Михайлович, наверняка содрогнулся бы, если б услышал, о чем ведут речь едва ли не в двух шагах от него совершенно реальные прототипы описанных бойким пером Достоевского «нигилистов». По злой иронии судьбы, или по специальному замыслу, эти люди снимали квартиру в Кузнечном переулке, в том самом доме, что и создатель нашумевшего романа «Бесы», и даже по одной с ним лестнице. А разговоры их напрямую касались судьбы его давнего оппонента, редактора либеральных «Отечественных записок» Салтыкова — являясь, в определенном смысле, не более чем продолжением затянувшейся литературной дискуссии…

— Значит, Трепов по-прежнему никуда не выходит?

Доходные дома бывают в Петербурге очень разные. Одно дело, какая-нибудь ночлежка на Сенной площади — и совершенно другое дело, скажем, фешенебельное здание по Невскому проспекту. В некоторых домах имелось уже освещение газом, водопровод и даже паровое отопление. Однако подавляющее большинство столичных обывателей по-прежнему использовало керосиновые лампы, свечи и дрова. А общественное отхожее место для них было оборудовано в лучшем случае на лестничной площадке, а не во дворе.

Да и квартиры в одном и том же доме заметно различались между собой по цене, за которую их отдавали внаем — в зависимости от мебели, этажа, площади и количества комнат. Доходный дом вдовы купца 2-й гильдии, прусской подданной госпожи Клинкострем, к примеру, состоял из двадцати девяти квартир. В нем находились булочная, погреб, мелочная лавка. При доме было три сарая и две конюшни, так что считался он вполне приличным.

Популярный писатель Федор Михайлович Достоевский проживал в квартире номер 10. А на одном из верхних этажей, почти под самой крышей арендовало у хозяйки пару комнат с кухней пока что бездетное молодое семейство.

— Крайне редко. И, к сожалению, предугадать его планы практически нет возможности.

На столе были чай и баранки, и в этом простом угощении — как, впрочем, во всей обстановке квартиры, в одежде ее обитателей и даже в запахе крепкого табака — читалась благопристойная бедность, пытавшаяся не превратиться в нищету.