Золото Джавад-хана

Эти сведения, поступившие к народовольцам какое-то время назад, показались Спартаку настолько важными, что он решил сам проверить их достоверность. И по этой причине был вынужден лично торчать на морозе напротив парадной отставного обер-полицмейстера.

— Сегодня партию им составляет некий граф Лорис-Меликов. Известная персона. Генерал-адъютант и Харьковский генерал-губернатор, — Спартак мечтательно прикрыл глаза: — Как хорошо было бы акцию сегодня провести — чтобы их с Треповым обоих, разом…

— Чем же вам так не угодил Лорис-Меликов? — удивилась Белка. — Он пользуется популярностью у населения, герой войны. Известен как противник всяческих репрессий по отношению к крестьянам… и если я не ошибаюсь, Исполнительный комитет именно по этой причине не включил его в список губернаторов, приговоренных к смертной казни?

— Вы не ошибаетесь, — ничем не выдавая раздражения, кивнул Спартак. — Но вот именно такие царские приспешники, как этот граф, для революции еще опаснее, чем казнокрады, бездельники или свирепые палачи. Они способны создавать у обывателя обманчивое мнение, будто самодержавный режим не обречен историей, но способен еще к оздоровлению и улучшению. Путем какого-нибудь народного просвещения, экономических реформ или образования сословных представительств, наподобие английского парламента…

— Правильно! — поддержал его Семен, который был всегда сторонником простых решений.

— Да, пожалуй… — согласилась с мужем Белка.

Руководитель боевой группы с одобрением посмотрел на них и предложил:

— Впрочем, если угодно, я даже готов считать этого генерала сопутствующей жертвой.

— Жертвой?

— Ну, Белка, вы же не собираетесь проливать о нем слезы? Тем более если устранение еще одного царского сатрапа окажется необходимым условием для того, чтобы исполнить приговор, который вынесла организация кровавому обер-полицмейстеру?

— Нет, — сразу и твердо ответила женщина. — Не собираюсь.

— Вот и хорошо, — одобрил Спартак. — Вступая на тернистый и опасный путь террора, мы должны сознавать, что порою случайные жертвы в революционной борьбе неизбежны. И приходится приносить их на алтарь свободы во имя счастья для грядущих поколений.

— Что именно вы предлагаете? — уточнил Семен, относивший себя к людям дела.

— Мы подложим под стол, за которым идет игра в карты, динамитную бомбу достаточной взрывчатой силы. И в подходящий момент она будет приведена в действие.

— Каким образом?

— Вам пока совершенно необязательно это знать, — улыбнувшись, напомнил Семену о правилах конспирации руководитель боевой группы.

— А вот, кстати, по поводу литератора Салтыкова… — Белка непроизвольно обернулась к высокому подоконнику, на котором лежало два или три номера «Отечественных записок» за прошлый год: — Он, видимо, тоже погибнет?

Прежде чем дать ей ответ, Спартак ненадолго задумался и вздохнул:

— Это, конечно, печальное обстоятельство… Однако господину редактору следовало бы разборчивее относиться к своим знакомствам.

— Жена? Дети?

— Детей уводят спать в дальние комнаты. Они не пострадают…

— Сведения достоверные?

— У меня имеется свой человек в доме у господина Салтыкова.

— Все-таки, может быть… — Белка представила себе вид квартиры после того, как сработает бомба: дым, кровавое месиво, битые стекла — и лица испуганных насмерть детей…

Ее муж, очевидно, подумал об этом же:

— Спартак, а давайте, я лучше его застрелю? Проберусь в дом под видом какого-нибудь трубочиста или подстерегу по пути в церковь…

— Нет, товарищи. Это решение исполнительного комитета. Оно не обсуждается.

В комнате на короткое время повисло молчание.

— Откуда мы достанем динамит? — нарушил первым тишину Семен.

— Это моя забота.

— Когда намечается акция?

— Довольно скоро. Вас предупредят заблаговременно, — пообещал руководитель боевой группы и повторил уже сказанное много раз: — С делом должно быть покончено. Приговор надлежит привести в исполнение.

Отставной петербургский градоначальник, генерал-адъютант Федор Трепов представлялся революционерам буквально персонифицированным проявлением произвола и жестокости самодержавия в России, злодеем, мерзавцем и негодяем. В их глазах это был крайне деятельный, грубый и малограмотный солдафон с культурным уровнем околоточного надзирателя — в котором легко уживались болезненное властолюбие, самодурство и житейская сметка. К тому же само собой подразумевалось, что был он казнокрадом и взяточником.