Золото Югры

– Не веришь – и правильно делаешь. Не умеют поляки… грибы искать. – Непея расстегнул свой широкий посольский кошель. Достал оттуда еще один свиток с гербовыми царскими печатями и протянул королю.

То было отдельное письмо царя Ивана Васильевича племяннице королевы Елизаветы, тоже засидевшейся в девках, написанное Грозным государем ласково и настойчиво.

– И в этом письме наш царь делает предложение о женитьбе. Если королева Елизавета откажется, то я передам это письмо ейной племяннице… Племяннице скоро будет двадцать пять лет, а она все в девках ходит.

– Вариант не имеет проигрыша, – согласился Баторий. – Но как мои соглядатаи пропустили документ такой важности?

– Я его под подушку себе спрятал; поляки, видать, подушек брезгуют.

– А это что за свиток? – король увидел в руках Непеи длинный и толстый свиток. – Его тоже под подушкой прятал?

– Глубже – под периной.

Осип Непея осторожно развернул толстую ткань. Стефан Баторий опять помянул падающее Небо.

Непея держал в руках парсуну – картину, написанную года три назад итальянцем, самовольно приехавшим в Московию для изыска подходящей работы. Оной итальянец не нашел, зато хорошо заплатил за кров и еду – написал парсуну русского царя. Тот вышел моложавым; сидел на фоне кремлевских башен, а вдали, за башнями, в утренней дымке текла река, по реке плыли широкопарусные лодии, а по берегам реки паслись стада разного скота.

Это итальянец изобразил за левым плечом царя. А за правым плечом шагали военные рати, и вдалеке, в самой дальней дали, – горел город. Судя по башням из камня – европейский город горел.

Осип Непея осторожно свернул парсуну, засунул ее в кожаный длинный и узкий мешочек, сунул в дорожную суму.

Помолчали.

Стефан Баторий крикнул своим гонведам, чтобы привели его лошадь. Легко перекинулся в седло, но узду придержал.

– Осип, – попросил, – назад станешь возвертаться, возвертайся через мои пределы, ладно?

– Через какие? – сощурил глаза посол московского государя. – Через угорские или через польские?

– Через мои! Польские! Угорских пределов мне, видимо, уже не вернуть.

– Ладно, – согласился Непея и пошел садиться в возок. Пора было гнать лошадей, до Франции путь неблизкий.

Стефан Баторий вдруг развернул коня, вмиг очутился у посольского возка. Опять на древнем, угорском языке тихо сказал:

– А царю передай… Мы на этом рубеже и постоим. Пока он женится. На англицкой королеве…

Осип Непея, двадцать пять лет с лишком состоявший при Посольском приказе, видавший королей и султанов и даже один раз – императора, говоривший с ними, никогда им не верил. А Стефану Баторию, князю от древних угорских кровей, – поверил. «Решила собака стать вожаком волков, да все равно ее к людям тянет…» Этой правде царь Иван Васильевич очень обрадуется.

Следовало попрощаться с королем тоже задушевно, ласково. По-угорски.

– Коган Батори, – развернулся к Стефану Осип, – а река Угра до сих пор в своих берегах. Не обмелела. Каждую весну в нее стерлядь с Волги заходит, на нерест…

Король польский Стефан Баторий с особым горловым взвизгом древних кочевников ударил камчой своего аргамака и понесся к городу Полоцку, не разбирая, где люди, а где безлюдье.

Глава шестнадцатая

После Варшавы на одного человека в Непеевом посольском списке стало меньше. Самый молодой из посольских, боярский сын Шемонаихин, имевший статус «обслуга за все», получил от Осипа сто чешских талеров и двух коней. И свирепый приказ – хоть на одной ноге, но доспеть к царю Ивану Васильевичу с вестью, что Стефан Баторий начал свою игру среди королей да императоров Европы, и этим летом войны с царем не начнет. Так, по кустам постреляет, да погоняет солдат, чтобы не зажирели.

Через две недели, к началу масленицы, получив этот доклад, царь Иван один пошел в Успенский собор и всю ночь, до заутреней, молился так истово, что вся Москва всполошилась. После таких царских молений на Болото выкатывали пеньки с мясницкими топорами – рубить всех к ляду!

А Иван Васильевич вышел из собора при восходе солнца чистый, просветленный, будто святой водой умытый. Народ возрадовался.

Зашедши в палаты, царь вызвал командира наемных немецких рейтаров Ганса Штеттина и велел завтрашним днем всех населенцев городка Юдино гнать в чем есть по реке Оке к Волге, к ногаям. Там сволоту продать кочевым нехристям, не торгуясь, а деньги ногайские – пропить рейтарам на масляничном гулянии.

Ганс Штеттин ухмыльнулся и пошел выполнять, да царь остановил:

– А городок Юдино прямо при его населенцах поджечь. Чтобы торопились собираться. И объявить местным людям домодедовской волости – кому эту жженую землю надо, пусть себе прибирают!

Иван Васильевич потому и был Царь, что умел безоглядно и бессердечно заметать следы своих тайных дел.

* * *