Золото Югры

– Чтобы закрыть пробоины от наших колов, сначала надобно снаружи обшивки перекрыть течь воды в трюм. Поэтому берут длинную просмоленую ткань, заводят под корпус шхуны…

– Ясно. Пошли, лучше глянем карту.

Старинов и Хлыст присели у мачты на длинный сундук, куда прячут на бриге спущенный парус. Макар осторожно развернул промокревшие листы. Вот же зараза! Влага лезла всюду, даже за пазуху.

– Крикни Сеньке Бывалому, пусть раздаст всем по полкружки самогону. Болеть нельзя…

Хлыст развеселился и проорал Сеньке указание Макара на турецком портовом жаргоне.

Слова вылетели, если их слушать русскому, матерные.

– Такой у турок язык, – хохотнул Хлыст. – Чего там у нас на карте?

На карте выходило, что следующую остановку для сшибки надо делать возле места с названием Шеркалы. Там в Обь впадало несколько крупных притоков, а сама река, пройдя верст двести одним руслом, в этом месте внезапно делилась на три одинаковых рукава. Без хорошего лоцмана, да еще в половодье, возле Шеркалы и верст на сотню за ней – делать нечего. Водные пути там, как в степи, разбегаются в разные стороны. Пойми теперь – куда тебе надобно плыть. Не поймешь – уплывешь к Уральским горам. Вот же земля Сибирская! Для врагов сама заслоны ставит!

Макар с удовольствием оглянулся на широкие дали, что начинались от левого берега реки и тянулись до Уральских гор.

Твердо сказал:

– Они здесь начнут головы ломать – куда поворачивать, а мы им будем ломать ихние головы. И все, что английского нам там попадется, тоже почнем ломать.

– Сделаем, – согласился Хлыст.

Поднялся, осмотрелся. Туман уже растворился, и впереди, по ходу шхуны, ему тоже открылась такая необъятная ширь, что Хлыст помянул Творца и совершенно серьезно сказал:

– Если даст Бог, попадем к царю Ивану, попрошу у него землицы в награду. Именно здесь!..

* * *

Капитан Ричардсон исходил руганью. Солнце поднялось почти на три своих диска, пластырь под днище шхуны в носовой, пробитой части, приготовили. А как его завести под днище?

Плотник никак не мог единственной корабельной пилой спилить нагло торчащие в трюме, прямо возле порохового погреба, два толстых, хорошо заточенных кола. Они, как гвозди, проткнули днище и на локоть торчали вверх.

– Дерево – лиственница, – бросив пилу, сообщил корабельный плотник. – К тому еще и мокрая. Значит, как камень.

– Боцман! – проорал Ричардсон.

Здоровенный боцман взялся за рукоятную стойку прямоугольной английской лучковой пилы, ввел зубья пилы в начатый пропил, два раза дернул. Пила тонко тренькнула. Боцман выдернул наружу стальные обломки зубчатого полотна.

Корабельный плотник выругался ирландским словом «скот», плюнул и поднялся на палубу. Запасного полотна у него не было.

– Капитан! Капитан! – заорал «бочковой» с мачты. – Русские уходят!

Ричардсон выскочил на палубу, в два шага взбежал на рулевое возвышение. В пятистах ярдах от застрявших английских шхун русский бриг переменил галс и вполне быстро заскользил против течения этой огромной и своенравной реки. Оказавшийся рядом боцман крикнул над ухом капитана:

– У них – флаг!

На единственной прямой мачте брига вытянулся строго по ветру огромный флаг. В сторону англичан свирепо глядело бородатое лицо, вытканное на красном фоне.

Капитан Ричардсон перекрестился. Боцман ошалело спросил:

– Зачем?

– Это же Иисус, балан ты неструганый!

– Это – чужой Иисус! Вражеский! – убежденно ответил боцман и плюнул в воду, в сторону ускользающих русских.

Глава тридцать первая

Для традиционного выезда из Лондона в Виндзорский замок, что в тридцати милях от столицы, королева Елизавета в тот год стала собираться весьма поздно.

У королевы такой выезд на лето из прогорклого и грязного по весне города назывался «выездом в деревню». У придворных никакого названия, кроме ругательного слова, этот выезд не имел.

Так же традиционно, в канун отъезда из Лондона, королева устраивала малый прием, исключительно для решения спешных дел и для прощания с иноземными послами, которые оставались скучать в столице.

В тот день Елизавета появилась в тронном зале ровно в восемь часов утра, хотя обычно задерживалась. Прибывшие на прием знатные персоны недоуменно искали причину такой монаршей поспешности. И нашли.

Фаворит, граф Эссекс, тоже прибыл на прием в числе гостей! Но стоял слишком далеко от трона королевы, среди пяти или шести молодых людей знатного происхождения. Стоял со скучающим лицом и не хохотал над шутками друзей. А ведь он последние пять лет всегда появлялся из тех же дверей, откуда в зал выходила Елизавета!

Это означало только одно – сегодняшнюю ночь граф провел вне стен королевской спальни. Правда, имелось и более худое объяснение нервическому и весьма озабоченному состоянию графа Эссекса – его не берут в деревню! Королева решила одна хорошенько отдохнуть на свежем воздухе, на чистом молоке и на крестьянском хлебе.