— И что с того? — холодно вопросил Кольбейн. — Кто-то говорил перед поединком, что удар кулаком запрещен? Я не слышал такого.
Торлейв подошел к Кольбейну и встал рядом с ним.
— Ну что, хёвдинг Халвдан? — спросил Кольбейн. — Вы удовлетворены? Или вам мало этой крови, и вы хотите еще?
— По крайней мере, теперь у меня нет сомнений насчет того, как погиб Нилус из Гиске, — глухо проговорил Халвдан. — Я готов принести свои извинения тебе, Торлейв, сын Хольгера. Разумеется, меня убедил не последний удар, а твое умение владеть мечом.
Торлейв коротко кивнул, поднял свой серый табард и накинул его на плечи.
Тем временем Брюньольв поднялся на ноги с помощью Сигурда и лекаря, который немедленно обложил его нос корпией и снегом и велел стоять с высоко задранной головой.
— Подведите меня к этому паршивцу! — прогнусавил Брюньольв. — Подведите, я скажу ему несколько слов!
— Говорят тебе, стой спокойно! — рявкнул лекарь.
Торлейв, услышав слова Брюньольва, подошел сам.
— Вот я, — хмуро сказал он.
— Ты крепкий мужик. Я беру обратно все слова, что были мною сказаны о тебе и твоей красотке. Ты был прав, сегодня слезы катятся из моих глаз. Если хочешь, я готов выплатить тебе какую-нибудь виру, какую назначишь, за то, как я оскорблял тебя, — ведь я просто хотел заставить тебя драться.
Вид его был страшен: посреди лица расплывался синяк, и борода была в крови, — но глаза весело блестели. Он восхищенно косился на Торлейва.
— Далеко пойдешь!
— Вы удовлетворены, хёвдинги? — спросил Торлейв. — Могу я наконец идти?
— Брюньольв прав! Ты волен требовать с нас виру, какую захочешь, — сказал Сигурд.
Торлейв молчал.
— Торлейв, можно я назначу виру? — попросил Коль-бейн.
— Делай что хочешь.
— Через неделю мы будем праздновать обручение, — громко произнес Кольбейн. — Полагаю, коли все вы, кому это любо, придете к нам в дом, так мы стребуем с вас бочонок доброго вина, дабы распить его вместе. И того будет довольно!
Торлейв зашагал вниз по тропинке через лес к городу. Синицы звенели и гомонили в кустах. Влажный снег проседал под ногами, слабый солнечный луч тепло лежал на виске, и ветер с моря холодил губы.
Кольбейн вскоре догнал его и зашагал рядом.
Нидельва сияла множеством ярких бликов. Снег на перилах моста таял, капли падали вниз, в золотую воду. Далеко над городом горел в солнечных лучах шпиль колокольной башни собора Святого Олафа.
Вильгельмина стояла в палисаднике и смотрела, как снегири клюют ягоды рябины. Увидев Торлейва, она побежала навстречу, взяла его за руку и пошла рядом. Он погладил ее по голове, не говоря ни слова. Кольбейн приотстал, чтобы не мешать им.
— Где ты был?
— Не важно.
— Ты дрался.
— Откуда ты знаешь?
— У тебя ссадина на руке. И такое лицо бывает… страшное после этого.
— Ты меня боишься?
— Нет. Это другие пусть боятся тебя. Что случилось?
— Вздор.
— Все живы?
— Слава Богу.
— С кем ты не поладил, Торве?
— Нидарос — большой город. Народу много в нем. Всем не угодишь.
Неделю они готовились к этому дню. Тора и Йора жарили и парили, пиво наварено было в котлах, и запах солода стоял в воздухе. Стурла купил дочери новое платье — простое шерстяное, светло-серое, с шелковой отделкой по рукавам. Вильгельмина взялась вышить его по вороту и подолу маленькими цветами — в основном чтобы скоротать время.
Куплено было и другое платье, для венчания: отец настоял на этом, сказав, что дома, в хераде, они едва ли найдут что-то подходящее. Платье ждало, когда его запакуют в сундук для переезда, а покуда, прикрытое холстиной, висело у Вильгельмины в комнате. Вильгельмина лишь мельком глянула на него, когда отец и Тора принесли его и развернули перед ней. Узкое, травянисто-зеленое, оно блестело шелком и золотою шнуровкою, и Вильгельмина боялась поднять глаза, чтобы взглянуть на него во второй раз.
Покров и сорочка также были готовы, почти белые, светло-золотистого шелка с песочным отливом — Стурла всегда знал, что будет к лицу его доченьке. Но она не могла себе представить, как наденет все это. В шелковом платье проехаться на облучке рядом с Кальвом. Что станут говорить жители Городища? «Хюльдра едет! Хюльдра едет!» — вот и все, что приходило ей в голову, когда она думала об этом. И как еще встретят в хераде их со Стурлой — северную ведьму и ее погибшего отца, которого недавно похоронили на кладбище за церковью Святого Халварда?
Неделю она вышивала цветы, шила зеленым и серебряным, голубым и алым. Руки ее немного дрожали, и иногда она колола себе пальцы иглою — тогда на отделке ворота появлялось маленькое красное пятнышко. Вильгельмина вышивала сверху алый цветок, чтобы его спрятать, и голубой рядом с алым, а потом зеленый завиток листка, и серебряную каплю росы в его углублении, и так снова и снова.
Торлейв нанялся на пять дней украсить резьбой каюту на одном из купеческих кораблей и закончил за день до обручения.
После мессы Бласиуса малый колокол на колокольне собора Святого Олафа возгласил об обручении Вильгельмины, дочери Стурлы, и Торлейва, сына Хольгера.