Золото мертвецов

Автомат знакомо отдал в плечо — егерь по инерции пробежал еще несколько шагов вперед, а затем упал головой в мох, широко разбросав руки.

В ту же секунду от самолета, в сторону остальных, понеслись гулкие пулеметные трассы. Двоих немцев они срезали сразу, а остальные, попадав кто где, открыли ответный огонь по машине. Несколько стали палить по вершине сопки, откуда огрызался короткими очередями автомат Тима.

Дуэль крупнокалиберного «шкаса» с немецкими «шмайссерами» оказалась неравной, в результате через несколько минут, отстреливаясь и делая короткие перебежки, альпийцы попытались вырваться из долины. Однако им это не удалось: пулеметная трасса перерезала еще одного, а старшина длинными очередями из ППШ отсек единственный для врагов путь к спасению.

Тогда коренастый что-то гортанно прокричал, и стрелки, бросаясь из стороны в сторону, устремились к сопке — уничтожить засевшего там автоматчика.

— Шустрые, суки, — прохрипел Тим и, выдернув чеки, одну за другой метнул вниз две лимонки. Те рванули с оглушительным грохотом, и еще два фашиста остались на месте, у дымящихся воронок.

Однако оставшиеся двое продолжали быстро продвигаться вверх, и огромного ефрейтора Тим свалил последней очередью почти в упор. Затвор ППШ лязгнул, выбросив в мох горячую гильзу.

А Сашкин пулемет продолжал мести очередями склон сопки у самой вершины, высекая из нее гранитные крошки. Оставшийся немец с рвущейся с поводка овчаркой, вопя от боли, исчез в их круговерти.

В это время за одной из кочек приподнялась голова в высоком колпаке, щелкнул выстрел, и пулемет замолк.

— Твою мать! — зарычал Тим, всаживая в кочку очередной диск до упора.

Затем он отщелкнул его, вставил новый и чутко прислушался. Тишину нарушал лишь хрип лежащего неподалеку ефрейтора.

Старшина кошкой прыгнул к нему и хряснул прикладом в висок. Тот дернулся и затих.

Держа наготове автомат, Тим быстро заскользил по склону, задержавшись у трупа коренастого. Тот лежал на боку, прижав к животу руки, старшина шевельнул носком сапога тело и сделал несколько шагов вперед. За спиной коротко свистнуло, он отпрыгнул вбок, одновременно дав назад очередь.

Морщась от боли, Тим вырвал из предплечья финский нож и швырнул его в сторону трупа. Потом, скрипя зубами, зажал рану ладонью и, спотыкаясь, побежал к бомберу.

Когда он нырнул в мрачную утробу машины, Сашка лежал на спине под турелью. Он еще жил — наполненные болью глаза были широко открыты, а на губах вскипали розоватые пузырьки и лопались.

Тим упал на колени, раздернул на друге бушлат и задрал ветхий тельник.

На худой мальчишеской груди, чуть ниже правого соска, чернело небольшое пулевое отверстие, из которого толчками выбивалась кровь.

— Браток, ты держись, я сейчас, — зашарил непослушными пальцами старшина в карманах и внезапно замер.

Сашка, чуть повернув к нему голову, прошептал:

— Ти-и-ма.

Потом глаза его навсегда закрылись…

На следующее утро пролома в самолете больше не было. На его месте, плотно приваленный элероном и камнями, темнел дюралевый лист обшивки.

У машины, понурив голову, стоял Тим с вещмешком, автоматом в руке и без шапки.

— Ну что ж, прощай, Александр, — прошептал старшина. Надел шапку, повернулся и зашагал в тундру, туда, где на востоке всплывало солнце.

Глава 8 Кукушка

— Товарищ капитан, а товарищ капитан, проснитесь, — потряс кто-то за плечо спящего на солдатской койке Кураева.

— Чего надо? — пробурчал тот, открывая глаза. — Ни дня тебе, ни ночи.

— Только что перебежчика доставили, — наклонился к нему пожилой сержант в плащ-палатке и с автоматом на плече. — По приказу комбата.

— Перебежчика, говоришь? Это интересно. — Сев на жестком матраце, принялся натягивать сапоги капитан. — Давай его сюда. — Пригладил рукой растрепавшиеся волосы.

Он был из дивизионной контрразведки Смерш, ночью отправил через линию обороны на ту сторону диверсионную группу и утром намеревался убыть в штаб соединения.

Сержант, шурша плащ-палаткой, вышел, в сенях раздались топот и сопение, а потом в низкую дверь избы, переступив высокий порог, два солдата почти втащили человека с повязкой на голове, набухавшей кровью, а сержант внес тощий вещмешок и летный планшет, положив их на крышку дощатого стола, за которым уже сидел Кураев.

Доставленного усадили напротив, на лавку.

— Свободны, — бросил солдатам капитан. — А ты, Бугров, пока останься.

— Есть, — ответил тот, примостившись в углу на табуретке.

С минуту Кураев пристально рассматривал хрипло дышавшего перебежчика.

Тот был в черной матросской шапке, прожженном в нескольких местах солдатском ватнике, бриджах и яловых, побелевших на головках сапогах.

— Кто такой и как к нам попал? — наклонившись вперед, положил на стол руки капитан, взглянув на наручные часы. Стрелки показывали без четверти пять утра, за окном серело.

— Старшина первой статьи Воронов, — тяжело ворочая языком, сказал сидевший на лавке. — Бежал из финского плена.

Капитан взглянул на сержанта, тот кивнул:

— Вышел с боем на участке лейтенанта Магомедова. Кстати, сам к вам попросился.

— Обыскали?