Золото мертвецов

Белесым июльским днем, когда над Белым морем еще властвует незакатное солнце, к пустынной пристани Большого Соловецкого острова пристал небольшой рыбацкий бот, с которого на берег сошел человек. Он был выше среднего роста, худощавый, в выцветшем армейском камуфляже и с тощим рюкзаком на плече.

Подойдя к двум мужчинам, конопатящим старую лодку, незнакомец о чем-то их спросил и направился в сторону монастыря, опоясанного высокой крепостной стеной.

Войдя на подворье, он переговорил со встретившимся монахом, после чего тот проводил гостя в кабинет настоятеля.

— Слушаю вас, — сказал престарелый игумен в очках, отодвигая в сторону старинный фолиант, и, внимательно оглядев незнакомца, предложил стул.

— Благодарю, святой отец, — сказал мужчина, присаживаясь. — Я бы хотел остаться в вашей обители, если это, конечно, возможно.

— Вот как? — вскинул на него глаза настоятель. — Поясните.

— Хочу уйти от мирской суеты.

— У вас горе?

— Да нет, — последовал ответ. — Скорее всего, душевная усталость. И еще, я хотел бы пожертвовать на нужды обители. Вот. — Мужчина достал из стоящего на полу рюкзака небольшой сверток и, развернув его, положил на стол перед игуменом.

— Что это? — подслеповато прищурился тот.

— Золото, прошлой зимой я нашел его в тундре.

— Оно ничье?

— Скорее всего, да. Лежало в обломках сбитого во время войны самолета.

— А почему бы вам не сдать его государству?

— Нынешнее государство того не заслуживает, святой отец, — горько улыбнулся незнакомец. — Я это точно знаю.

— Как вас прикажете величать? — осторожно тронул пальцем сияющий металл настоятель.

— Юрий.

— Ну что же, — сказал после длительного раздумья игумен, — оставайтесь. А ваш дар, Юрий, пойдет на ремонт храма.

Чуть позже, в сопровождении настоятеля, Огнев вышел наружу.

Из-за древних стен доносился тихий шорох прибоя, над бескрайней пустотой моря в небе парила чайка.

Глава 5 В обители

Прошел год. Лето сменила зима, а зиму лето.

Все это время Огнев, принятый в обитель послушником, упорно и смиренно выполнял все, что требовал от него наставник.

Жизнь в монастыре текла спокойно и размеренно, к чему располагала удаленность от цивилизации и раскинувшаяся до горизонта водная пустыня. Древняя обитель, над которой пронеслись века, грустный звон колоколов ее звонницы и вселенская тишина говорили о бренности мирского бытия и превосходстве над ним духовности.

Вставали рано, в шесть утра, и после утренней молитвы послушник работал в мастерских и на подворье. Затем следовала скромная трапеза, и опять работа, а вечер посвящался изучению Священного Писания с наставником.

Монах-схимник отец Петр (так того звали) просто и неназойливо учил всему тому, что знал сам, и Огнев ощущал в себе что-то новое.

Нет, то была еще не вера, она грезилась где-то впереди, но уже и не слепое ее отрицание. Душа Юрия с трудом освобождалась от всего того злого и несправедливого, что было в его жизни, приходя к осознанию прощения и доброты, изложенных в Священном Писании.

Поздно вечером, когда жизнь в обители замирала, ворочаясь в своей келье на жестком топчане, он часто вспоминал прошлое, которое не отпускало.

В тревожных снах снова виделся Афганистан, стрекочущие в небе «вертушки» и дымы над разбитыми кишлаками; его погибшие однополчане и те, что лежали в самолете в тундре, а еще мертвые Виталька с Виктором. Война не отпускала.

Как-то вечером, на молитве, Огнев спросил у наставника: почему так? Это мой грех?

— Да, брат, — был тихий ответ. — Не терзайся так, все люди грешны. Главное, что ты пришел за советом к Господу.

Погожими днями, в короткие минуты отдыха, Юрий часто уходил к морю, садился на прогретые солнцем замшелые валуны и подолгу смотрел вдаль.

Она навевала думы о несовершенстве мира, притягивала и лечила.

Иногда размеренная жизнь обители нарушалась приездом туристов, а то и высоких государственных мужей, которых почему-то стало тянуть к Богу.

Первые посещали местные достопримечательности, любовались красотами природы островов и с интересом наблюдали жизнь монахов.

Вторые неизменно выстаивали литургии, ставили свечи и о чем-то просили Создателя.

А как-то весной на шикарном катере нагрянули братки. Трое, самые настоящие. Бритоголовые, в золотых цепях с крестами на шеях и в стильных адидасовских костюмах.

Хотели с почестями захоронить в святом месте кого-то из своих убиенных, обещая пожертвовать Господу, причем щедро.

Настоятель, бывший на подворье и наблюдавший за реставрацией одного из храмов, отказал, и те попытались качать права, как это умели.

— Негоже так, парни, — сказал, подойдя к ним, работавший здесь же Огнев. — Тут святая обитель.

— А тебе чё, больше всех надо? — растопырил пальцы старший, рыжий и с борцовскимим плечами. — Или хочешь, чтоб мы с тобой побазарили?

— Можно, — кивнул скуфьей Огнев, — но не здесь. Разрешите, я их провожу, отец Иосиф?

— Да, брат Юрий, — вздохнул тот. — Проводи заблудшие души до пристани, вместе с вот этими отцами.

Сбоку материализовались два крепких монаха, и один сделал приглашающий жест — пойдемте.