В третьей декаде сентября на складе подошли к концу запасы сырья. И вновь проявил инициативу Калина. Он дозвонился до своего генерала и, пообещав ему пятьсот долларов «комисионных» договорился о протекции в приобретении списываемой ЭВМ в одном из аналитических центров МВД. На этот раз даже Шебаршин понял, что лучше отдать эти пятьсот зелёных, и заплатить наличными руководству центра, но чтобы фирма продолжала работать. В начале октября ЭВМ привезли и «Промтехнология» вновь набрала обороты. Заплатив в общей сложности пол-торы тысячи, Шебаршин вскоре получил из рук Калины и положил в свой сейф две, причём переработано было не более половины той машины.
Пашков, со скепсисом наблюдая за титаническими усилиями Калины, тоже времени даром не терял. Пользуясь тем, что начальник производства теперь часто отсутствовал, он со спокойной совестью продолжал обворовывать модернизированного рабовладельца во втором поколении Шебаршина. Хоть с оскудением «сырьевой базы» доходы уменьшились, но по тысяче долларов в месяц он с Рождественки по-прежнему приносил. С Калиной там они больше не встречались. Тот приходил на приёмный пункт по будням, в рабочее время с ведома Шебаршина, а Пашков как и прежде строго по субботам. Вот только «добычу» Калина нёс Шебаршину, а Пашков своей Насте.
От супернагрузок Калина похудел так, что стал походить на гончего пса. Дома с понима-нием относились к его поздним приходам и усталому виду. И Валентина и дети верили, что вот-вот и ему улыбнётся большая удача, и на них на всех вновь обрушится денежный дождь – если один раз уже было, почему бы и вторично такому не случиться. Они верили и мирились со всеми неудобствами и скудостью своего существования.
У Пашковых, напротив, благосостояние продолжало расти. Накопления уже позволяли сделать сразу несколько крупных покупок. В сентябре они сначала приобрели себе второй телевизор, маленький, на кухню, а в начале октября микроволновую печь.
К Матвееву Пашков ходил регулярно не менее раза в неделю. Он уже не мог долго обходиться без его «лекций». Правда старик с наступлением осени вновь стал частенько недомогать, но приход Пашкова заставлял его забывать о своих болячках, он, казалось, торопился делиться с ним своими знаниями и мыслями. Однажды Пашков спросил профессора:
– Виктор Михайлович, я понимаю, что вы не можете без своего дела. Но мне кажется эти ваши простуды… Вас ведь наверняка по дороге на работу прохватывает, то дождь, то ветер.
– Что… по дороге? Возможно. Но просто сидеть дома я не могу, тем более вы ко мне не так уж часто приходите. Дома мне нечего делать, а там я среди молодых, и сам себя моложе чувствую, здоровее.
– Ну, раз так… Да вот хотел вас спросить. Всё у меня эта ваша теория модернизации рабовладельческого строя из головы не выходит, прямо в смятение иной раз…
– Да бросьте вы сокрушаться. Несправедливость в мире всегда была и будет. Единственная возможность, как можно меньше думать о социальных, бытовых и прочих мерзостях, которые окружают нас, существовать как бы параллельно этому, не пачкаться о них, не перегружать ими собственное сознание. Людям с эстетическим вкусом легче, они могут наслаждаться тем, что многим людям просто не дано, наслаждаться истинным высоким искусством: живописью, музыкой, литературой. И поверьте, в эти моменты мы обретаем истинную свободу, даже если в повседневной жизни мы и ничтожны, и презренны, делаем не то что хотим, а то что нам приказывают. Мы освобождаемся от рабства, потому что мы, как бы начинаем жить другой жизнью, неподвластной никому. Так что давайте в очередной раз насладимся этим освобождающим чудесным нектаром. Я испытываю истинное наслаждение от этого. А вы?
– Безусловно, иначе бы я к вам не приходил. Я за год общения с вами стал видеть то, что раньше не видел, или не обращал внимания. Я уже о многом могу судить, вижу например, что нравится вам, и что не очень, сопоставляю со своими ощущениями.
– Ну, и что же вы считаете нравится мне, например, в живописи? – с улыбкой спросил профессор.
– Насколько я понял из ваших рассказах о мастерах Высокого Возрождения, то именно они.
– А вот и нет. Титаны Возрождения, конечно, великие мастера, и я ими восхищаюсь, но…
– А я вот, благодаря вам, именно от них без ума, – перебил, не сумев сдержаться Пашков.
– Моя роль тут не так уж велика. Я вам просто помог чуть приоткрыть глаза. А эстетическое нутро, если так можно выразиться, оно у вас давно сформировалось, и что вам ближе, то вы и охотнее принимаете. А мне, вот, ближе всего творчество художников-импрессионистов второй половины девятнадцатого века.
– Вы как-то упоминали их. Это французы?