Золото Партии

- Не передергивай, журналист, - перебил его Грохотов – Ебля ранима как третьеклассница, нужна как банный лист в жопе. То есть к жопе. Позвольте, причем тут жопа? Я не о жопе.

- А о чем? – спросила поэтесса.

- Я забыл… - внезапно сник Грохотов.

- Склероз. – неожиданно всплыло тихое слово.

Это сказал профессор в костюме. Тишина ударила в уши как новогодняя петарда. Наше бытие запахло свежим дерьмом, и наступило осознание вечного.

И тут профессор стал говорить.

- Все живое имеет нервную систему, даже амеба. Эта система связывает нас с окружающей средой и не дает затеряться в пространстве и во времени. Именно она первична, хоть и является частью материи и определяет сознание. Психика человека – тончайший инструмент в его теле. Ну вроде как тело и душа. А что между ними? – Вопрос повис в сгустившемся кладбищенском воздухе как символ рождения новой эры. Вопрос вопросов.

И тут я все понял. Меня прошиб ледяной пот, и закололо в области печени. Я ПОНЯЛ!!! Я понял и сказал – «Ебля.»

Тут же ветер подхватил мое слово и гордо пронес его над могилами, незнакомых мне людей, как знамя свободы и равенства. И смерть склонила голову, и невидимый сыч прокричал что-то торжественное в ночи. И вся наша компания замерла в экстазе абсолютного познания мира. А лысоватый профессор улыбался нам как Сталин с обложки журнала «Огонек».

После этого мы снова пили можжевеловую водку и говорили обо всем сразу, не напрягая мысли. Силы постепенно покидали меня, уступая место праведному сну.

Я и уснул, не напрягая сознание. Последнее, что я запомнил, были глаза профессора психологии и слезы поэтессы, размазанные по изможденному лицу.

...

Первый луч солнца, нежно щекотал мне веки. Я открыл глаза. Утренние надгробия улыбались мне мраморными гранями. Я оторвал голову от теплой земли и прочитал на медной табличке «Прядкина В.Г. 1956 - 2002». Оглядевшись, я обнаружил рядом четыре бутылки «Малинового звона» и литровую бутыль матового стекла, в которой плескалась какая-то жидкость. Я выпил ее прямо из горлышка, повинуясь великой силе похмелья. Я стал трезв и понятен сам себе.

Внезапно зазвонил мобильник. Я достал его и глубоко вздохнув произнес – «Алло».

- Bespyatkin, бля, ты где есть? – раздался в трубке голос журналиста Федерякина.

- Я тут, на кладбище – ответил я, набираясь природной силы.

- На каком, бля, кладбище? У нас встреча через пол часа в редакции, с неграми из Заира. Бухла не меряно. Бабы всякие. Куда ты вчера пропал из аэропорта? Всей делегацией тебя искали. Грохотов бензина пожег казенного – охуеть!

- Я скоро буду – ответил я и отключил мобилу.

Поднялся я легко. Голова была ясная. Пробираясь между памятниками и крестами, я ощущал небывалый душевный подъем, словно только что открыл закон сохранения массы. Этой ночью я что-то понял. Не важно что. Неважно как. И от этого жизнь представлялась мне апофеозом уюта и гармонии. Уже при выходе с кладбища, меня вдруг привлек массивный, дорогой монумент из цельного мрамора. Могила была свежая, в обрамлении огромных венков. Но ни это заставило меня остановиться. Я в волнении пялился на выгравированный портрет покойного. Странно знакомые глаза смотрели на меня и проникали в глубину трепещущей души. Лысоватая физиономия усопшего, часть дорогого костюма и галстук, изображенные на мраморе удерживали меня, неведомой силой. Я в волнении прочитал под портретом – «Бубенцов Н.В. профессор психологии Н -ского университета 1936 – 1999гг».

Хуй его знает, что это за профессор. Я пересчитал оставшиеся деньги и быстро зашагал к остановке, в надежде поймать раннее такси.

09.05.06 10:05

Bespyatkin

Култыга:

Ночь гнева

Колесо кареты, снятое с оси лежало на обочине. Сам экипаж, изящная, французской работы раззолоченная коробка раскорячился посреди дороги, сильно накренившись на одну сторону. Жаркое итальянское солнце, уже задевало нижним своим краем изумрудно-зеленые волны, и легкий морской бриз, пробегавший по верхушкам олив раскачивал плюмаж из перьев цапли, развевавшийся на шляпе нарядного юноши лет девятнадцати в персикового цвета колете, расшитом золотом и самоцветами. Его бледное лицо, с ниточкой черных, как смоль, усов, выражало брезгливость и недовольство.

- Жужа расстроила меня, - кричал молодой человек, притопывая ногой, и пихая концом роскошной трости маленькое пушистое тельце обезьянки-сапажу, лежавшее у подножки кареты.

- Убери ее, Андреа, - приказал юноша,- я больше не стану ласкать эту неблагодарную!

- Слушаюсь, господин маркиз,- ливрейный слуга, средних лет брюнет с сизо-выбритым красным лицом, изящно поклонившись юноше, подхватил труп обезьянки и скрылся за экипажем.

- Графиня Сфорца имеет честь пригласить Вашу милость в замок , - перед маркизом склонился разодетый в бархат паж, на плаще которого красовались шитые шелком графские гербы его хозяйки.