Золото Партии

- Ебущийся депутат это прелюдия к смене его политического либидо. Правительство использует еблю как рычаг административного воздействия на оппозиционные фракции и не дает, текущей ситуации выйти из под контроля. Ебля мозгов – это то, что народ получает в период выборов и после них. Ебись оно все в рот – постоянно вставлял он в своей речи.

- Ты, журналист, дурак – говорил шофер Грохотов. - Всякая ебля есть акт половой, а не политический. Мужчина ебет женщину не согласуясь с текущим моментом, а просто потому, что это освобождает его от гормонального напряжения. Женщина, как объект ебли получает оргазм и порцию семени, потому что всякое освобождение небескорыстно.

При этом Грохотов подтягивал, сползающую с оградки поэтессу.

- Позвольте, - возразил Федерякин – Освобождение не имеет к ебле никакого отношения. Свобода ебли – возможно, но уж никак не освобождение. КПСС освобождала народы от прибавочной стоимости, а КПРФ вообще свободна от какой либо ебли. ЛДПР – проповедует еблю как компромисс между президиумом и электоратом. Ебись оно все в рот.

- Мальчики, - очнулась поэтесса – вы вульгарны в своих рассуждениях, ебля – это искусство. Искусство первородного соития с целью получения неземного наслаждения. Ебались Байрон и Ахматова, Пастернак и Рабиндранат Тагор.

Это толкало их на творчество. Ебля – катализатор творчества.

- Байрон и Ахматова жили в разных эпохах и ебаться просто не могли, а Пастернак …. – тут Грохотов, поперхнулся сулугуни и потерял мысль.

В это время солнце уже село, и кладбище, на котором мы пили «Малиновый звон» наконец то приобрело торжественную таинственность и приятный статус спокойного погоста. Тени покрыли кресты и надгробия магическим саваном.

Я вытащил из пакета еще одну бутылку и она блеснула потусторонним светом.

Опять стакан пошел по кругу. На этот раз первым заговорил я.

- Ебля не призрак коммунизма и даже не седьмая заповедь. Это зерцало сознания – не больше и не меньше. Это познание сущего. Познать - это не значит просто спустить штаны и вдуть пьяной соседке с третьего этажа. Познать – это высшая сфера. Это как в Ветхом завете, ну где Лот и его дочери, ангелы и прочее.

Эх, что вы знаете про еблю…

- Bespyatkin, сиди смирно – шепотом произнес Грохотов сухим ртом. У него были круглые глаза. – У тебя за спиной какая-то хуйня сидит с крыльями и рогами.

Я очень не люблю, когда у меня за спиной сидит какая-то хуйня, тем более если дело происходит на кладбище. Тем не менее я сидел смирно, ощущая затылком теплое, зловонное дыхание.

Журналист Федерякин наполнил полстакана «Малинового звона» и поставил его на соседнюю могилку. Позади меня раздалось какое-то скрипучее движение, и неясная тень метнулась к стакану. Я успел разглядеть только хвост. Стакан исчез и в ночи кто-то смачно рыгнул.

- Отбой, Bespyatkin, оно исчезло – уже громче сказал Грохотов.

- Так что ты знаешь про еблю? – спросила, вновь очнувшаяся поэтесса, почесывая волосатый кадык.

- А все, - ответил я

- Всего знать невозможно, тем более про еблю – возразила поэтесса.

- А вот я знаю.

Меня опять прервали. Из мрака, на свет луны вышел низкорослый, лысоватый мужчинка в дорогом, твидовом костюме и при галстуке.

- Прошу прощения, разрешите представиться Бубенцов – высоким, правильно поставленным голосом, сказал он. – Профессор психологии Бубенцов.

Он старомодно шаркнул короткой ножкой и поправил галстук. Журналист Федерякин пристально рассматривал незнакомца, как будто что-то вспоминая. Грохотов осторожно спрятал бутылки в тень. Поэтесса манипулировала губами словно делала воображаемый минет.

Мужчинка неловко переминался с ноги на ногу. Ах, эти идиотские паузы.

- Присаживайтесь, прошу вас – пришлось сказать мне – мы тут, как видите, отдыхаем и, так сказать, интеллектуально онанируем.

- Спасибо – ответил профессор психологии – Я слышал вашу беседу, и ее тема показалась мне достаточно интересной, только я так и не определил, что вы пьете.

- Ну, предположим Малиновый звон – с вызовом отозвался Грохотов.

- Понятно – кивнул мужчинка – а позвольте предложить вам водки, настоянной на можжевеловых ягодах, которые, кстати произрастают на нашем кладбище.

- Всенепременно – расплылся в улыбке Грохотов.

Журналист Федерякин недружелюбно посмотрел на него, потом сплюнул и достал новый, пластиковый стаканчик. Профессор извлек откуда то из-за пояса литровую бутыль матового стекла, в которой плескалась некая жидкость.

Опять стакан пошел по кругу. И это была не водка, а диктатура пролетариата, плюс электрификация всей страны. Лично в моей голове стрельнула «Аврора», был взят Зимний, и началось интенсивное строительство коммунизма. По видимому у всей нашей компании, произошло нечто подобное. Профессор тут же был принят в наши ряды, и беседа продолжилась на ином уровне.

- Ебля не есть метафора, она факт – громыхал журналист Федерякин – факт, не чем и не кем не отрицаемый. Она четная гармоника в спектре общественного шума. Еблю не запретит даже президент. Она всуе…