Золото плавней

И связь эта передавалась на генном уровне из поколения в поколение.

Момуль, закончив бормотать заговоры над лежащим без сил Билым, не вставая с колена, перекрестился. Подняв голову к небу, он долго смотрел в одну точку, словно пытаясь разглядеть среди тяжелых серых туч знаки того, к кому он молитвенно обращался. И, словно являя чудо, солнечный луч, прорезав пелену туч, пролил свой свет на грешную землю. Стоявшие рядом Василь, Марфа и Иван Мищник истово осенили себя троекратно двуперстным знамением.

«Велики дела твои, Господи», – подумал Василь.

– И долго я был без сознания? – неожиданно для всех слабым голосом произнес Билый.

Марфа, вздрогнув от неожиданности, посмотрела на Миколу. Он силился подняться, упираясь о локти.

– Подмогните, станишные, – чуть громче сказал он.

– Погодь, Микола! – забеспокоился Момуль. – Не так швидко.

Василь и Иван бросились к нему и помогли сесть.

– Ваше бродь… Дядько Микола!

Голова была словно налита свинцом, красно-серые круги поплыли перед глазами Билого. Рудь подставил свое плечо под спину Миколы, не давая тому вновь упасть на землю. Сотник поблагодарил взмахом руки, отпуская.

– Дыхай глубже, Мыкола, – сказал Осип, сразу все поняв, – сил у тэбэ нэма, то и кружыть.

Сотник сжал зубы и усилием воли взял свое тело под контроль. Слабость чувствовалась неимоверная, но он был в сознании, что само по себе было уже хорошим знаком.

– Так, – протянул казак, обводя присуствующих мутным, неясным взглядом. «Тяжело, как же тяжело».

Он перевел затуманенный взгляд на станичников, слегка наклонил голову в сторону улыбавшегося ему Василя и тут увидел до боли знакомый взгляд.

Эти глаза.

Сердце учащенно забилось.

Увидев их однажды, он смог бы различить их в многотысячной толпе, снующей по базару где-нибудь в Катеринодаре.

– Марфа, – слетело с потрескавшихся губ. Необъяснимая сила повлекла ее к раненому Миколе, и в один момент она бросилась к нему и повисла на шее. Грудь ее вздымалась от неслышных рыданий. Не важно, что стоявшие рядом и сидевшие чуть поодаль станичники видят ее слабость. Сейчас в ней говорило женское начало. Момент истины. То, что накопилось в ней за время плена, выплеснулось наружу.

Билый прижал здоровой рукой голову Марфы к своей груди:

– Плачь, Марфушка, можно.

Василь стыдливо отвел глаза в сторону и носком чуни ковырнул ком грязи и присвистнул, увидев стреляную гильзу в пылюке. Вот так находка! Наклонился, рассматривая. Момуль хмыкнул тихонько в усы.

То ли крепкий организм, данный ему матушкой-природой, то ли заговор и порошок Осипа Момуля, а скорее всего, и то и другое вкупе сделали свое доброе дело. Силы потихоньку возвращались к Миколе. Он бросил взгляд на майдан, где расположились биваком отдыхавшие после тяжелого боя станичники, перевел взгляд на лежавшие чуть поодаль и накрытые рогожей тела погибших казаков, вновь посмотрел на Осипа и Ивана.

Молча.

Затем кивком головы подозвал стоявшего в сторонке Василя.

– Ну, хватит пылюку мучать. Дело есть.

Казак подбежал, готовый исполнить любой наказ сотника, и замер, вытянувшись в струну.

– Да, ваше бродь!

Сотник поморщился.

– Василь, тэбэ и в ступе не пиймаешь. Швыдко стрыбай до коневодов, хай сюды коней ведуть. Да и сам им подмогни, – приказал Билый.

– Слухаю, господин сотник! – выпалил Василь и через минуту уже выбегал из ворот, беря направление к склону невысокой горы, на вершине которой остались коневоды с лошадьми.

– Осип, друже ты мий сэрдэшный, – обратился сотник к Момулю, – шо ты там нашептывал надо мной?

Момуль в легком смущении, не свойственном суровому воину, негромко произнес:

– То заговор, от прабабки моей слыхал. – Выждав недолгую паузу, продолжил: – Есть море-окиан; на том море-окияне стоит столб, на том столбе стоит царь, высота его с земли и до небеси, и от востока и до запада, и от юга и до севера; и тому ж замолвит и заповедает своим языком всякому железу новому и не новому святой мученик Христов Мина Минуй, и всякому страж во страны преподобный Тихон. Утиши всякое стреляние встречу, святой евангелист Христов Лука, неверных людей, моих супостатов. Падите, железа, в свою матерь-землю! Ты же, береза, в свою ж матерь-землю, а вы, перья, в свою птицу пернату, а птица в бонт и в сыню, а рыба в море – от меня, р. Б. Осипа, всегда, ныне…

– Досыть, Осип, благодраствую, – прервал Момуля Микола, – бери Ивана и пошукайте по аулу, может, где арбу найдете. Без нее нам дорога домой тяжелой окажется.

– Добре, сробим, – ответил Осип и кивнул головой Мищнику. Оба двинулись к сакле, о которой говорил Василь Рудь.