Золото плавней

У кубанских казаков культ коня преобладал во многом над другими традициями и поверьями.

Перед отъездом казака на войну, когда конь уже под походным вьюком, жена вначале кланялась в ноги коню, чтобы уберег всадника, а затем родителям, чтобы непрестанно читали молитвы о спасении воина. То же повторялось после возвращения казака с войны или боя на свое подворье.

При проводах казака в последний путь за гробом шел его боевой конь под черным чепраком и притороченным к седлу его оружием, а уже за конем шли близкие.

Пока кони смачно пережевывали душистое сено, Осип и Иван скинули нагруженное имущество с арбы. В самом низу на подстилке из соломы лежали два черкесских ружья и шашка, ножны которой отливали серебром.

Взглядом знатока Осип осмотрел оружие и довольно крякнул:

– Гарны рушницы, да и шаблюка в аккурат придется. Миколе в дар.

Дождавшись, пока лошади насытятся, Иван взял их под узцы, а Осип открыл небольшие ворота, отделявшие двор сакли от майдана. С этого места майдан хорошо просматривался. Казаки, сидевшие на площади, устремили свои взгляды на арбу и сопровождавших ее Осипа и Ивана. Тот, что недавно подшучивал над своим односумом, присвистнул:

– Грэце тотэ! О це за добрым зипуном сходили, станишные!

Иван с Осипом прошли мимо станичников в направлении того места, где сидел Билый с Марфой.

Глава 18 Василь Рудь и дольмен

Василь Рудь на всех парах несся к склону горы, откуда не так давно они со станичниками, ведомые сотником Билым, пешей лавой атаковали аул.

Приказной торопился исполнить приказ Билого. В его молодом теле еще бурлил дух боя. Первое серьезное испытание. Первый настоящий противник. Все это ни в какое сравнение не шло с тем, что изучали молодые казаки на регулярно проводимых сборах. Джигитовка, рубка, секреты – все это давало основу для воина. Но закалялся дух непосредственно в боевых вылазках.

Вот где, как говорится, можно было и себя показать и на других посмотреть. Но смотреть приходилось не разевая рта. Иначе можно было лишиться головы. «Черкес, унучок, не халам-балам. Зенки не растарычивай и мурло куды не следует не суй, – наставлял пред походом Василя дед Трохим. – Понимать должен. Большой уже!»

Мысли о прошедшем бое переворачивали сознание. Первое боевое крещение – и сразу три черкеса на счету Василя. «Если бы не пригляд сотника, то больше бы басурмана положил бы, – подзадоривал себя Рудь горячими мыслями, – может, пять, а то и десять! Будет шо деду рассказать».

Молодецкая бравада брала верх над трезвостью мысли. Такое было свойственно всем молодым казакам, впервые понюхавшим пороху, к тому же удачно.

Некоторым особливо кубаристым такая беспечность стоила жизни. Именно по этой причине молодых казаков в бою берегли, отодвигая в задние ряды. Приглядывали за ними, охолаживая то словом, то тумаком, как тех жеребцов, вырвавшихся на свободу. Чтобы не сунулись сгоряча в пекло.

Василь гайсал подобно барсу. Молодость несла казака во всю прыть. Бешмет под черкеской взмок. По спине текли струйки пота. Не уменьшая шага, Рудь, сняв папаху, отер лицо и вновь нахлобучил папаху на чубатую голову. Вышитый тесьмой крест на красном тумаке из белого стал грязно-серым.

– Вот ведь, – негромко ругнулся внук деда Трофима.

Крест на тумаках папах казаки нашивали как символ света Божьего. Казаки верили, что он животворящий, ровно как и свет Божий оберегает от нечести, сохраняет от сглаза, дурного воздействия, гипноза. В походе перед боем, сняв головной убор, молились на крест. Затем прикладывались к честному кресту губами и лбом и надевали на голову. Будучи еще малым, Василь как-то спросил у деда Трохима:

– Зачем нужен крест на кубанке, дидо? Зачем он вообще нужен?

И ответил старик так:

– А кода Батька(Бог) начнеть сверху топтать всех, глядь, а энто свой, крест на голове носить. Вот и различит нас.

Внезапный сильный порыв ветра, слетевший, казалось, с горных вершин, ударил в лицо и, сдвинув папаху на затылок, понесся дальше, в сторону аула. Казак поправил папаху и вновь гайсанул к склону. Невдалеке послышалось знакомое журчание. В голове моментально мелькнула мысль: «Вода! Пить!» Организм требовал утоления жажды. Василь обогнул большой куст рододендрона и остановился. Вот и небольшая речка, берущая свое начало где-то высоко в горах. Мелкие ледниковые ручейки, сбегая по крутым скалистым склонам, образовывали более крупные, а те, в свою очередь, соединились в один быстротечный поток.

Рудь преклонил колено и, набрав в пригоршни студеной воды, жадно сделал несколько глотков. Затем омыл лицо, отер его папахой и перекрестился с благодарной молитвой. Где-то совсем рядом, над его головой послышалось знакомое «киииии, киии». Василь поднял голову. Прикрывая ладонью глаза от пробивавшихся сквозь пелену туч солнечных лучей, огляделся. На расстоянии выстрела, рассекая густой горный воздух, парил большой орел. Василь невольно залюбовался красивой свободной птицей.

– Як та душа казачья, – вырвалось у него вслух, – нет ему преград.