Золото Плевны

— А как ты думал? Чего хотел? Тебя ж, как поездом торкнуло. Мы как–то в гимназии считали силу удара пули. Всё одно, как паровозом, при скорости в тридцать вёрст. А если б наша пуля дум–дум, с крестом тебя нашла, так бы не отделался. Не журысь, к утру боль пройдёт.

— Микола, мне ещё в спину, попало, когда ты меня на плечах тащил.

— Ну? Давай раздеваться, потихоньку.

— Сам — то цел?

— Бог милостив.

Мы дружно перекрестились. Только я ойкнул.

После нескольких минут Колиного кряхтения и моих стонов, в нашем убежище не везде можно было вдвоём одновременно стоять в полный рост. Я остался в нижней рубашке и с удивлением понял, что здесь довольно тепло. Тепло шло от скальной трещины.

Распоров рубаху, повертев, пластун уложил меня на здоровый бок. В левую руку сунул факел.

— Держи свет и терпи.

Он рванул прилипшую к ране материю. В глазах потемнело, по спине потекло. Тело покрылось липким потом.

— Пусть кровь течёт, грязь из раны вымывает.

Он порылся в своей торбе достал, какой–то свёрток и уже знакомую баклажку*.

— На–ка, хлебни. Да, не много. Это же не компот.

Я с трудом оторвался от баклажки.

— Не тени, чего там? — мой вопрос прозвучал слишком волнительно.

— А ну, вздохни глубоко. — Приказал Николай Иванович.

— Больно. Не могу.

— Пуля под углом вошла в спину, скользнула по ребру, может и перебила его. И застряла под кожей. Не глубоко. Я её вижу. Нужно вырезать.

— И? — я напрягся, так, что голос зазвенел.

— Сейчас будем доставать.

— Ты, что лекарь?! — изумился я. Не сильно пластун походил на лекаря. Скорее на того, кто жизни калечил и отбирал, а не восстанавливал.

— От наших плавней до лекарни, сотня вёрст. Десять раз сдохнешь, пока доберёшься. Прям, как сейчас ситуация.

— Шутник.

— Нет. Я тебе правду говорю.

Пластун задумался, пробормотал вдруг волнительно:

— Ты, Вань, того не знаешь, что жизнь мне спас, если б, не твоё ребро, мне бы башку прострелили.

Казак говорил, а сам разворачивал свой свёрток. В толстой выделанной свиной коже завёрнуты: глиняная баночка, чистые тряпицы, горстка корпии.

Я понял, моего согласия он спрашивать не будет.

— Дай, ещё хлебнуть.

— Лучше после, — и словно оправдываясь, — там совсем немного осталось.

Эта непривычная интонация подействовала на меня сильнее крика.

Он жалеет меня, будет резать, но ему меня жалко.

Кто в этом мире меня жалел?

Прохор? Ему, вроде положено с малолетства за мной следить. Служба такая.

Мама? Ну, мама есть мама!

Вот и всё.

— Режь давай! — потребовал я. — Режь!

джигитовка — скачка на лошади, во время которой наездник выполняет гимнастические и акробатические трюки, военно–прикладной вид конного спорта.

*соянышник — подсолнух

*баклажка — деревянный сосуд для жидкостей с крышкой или пробкой

5.1

Даст Бог, вырваться отсюда — женюсь. Тогда, может ещё жена жалеть и молиться за меня будет. Мысль напугала и одновременно разозлила. Что ж ты, поручик — хват, чуть прижала судьба, на что угодно готов?!

— Режь, Микола, не тяни, а то я какой–нибудь дурацкий обет дам, потом всю жизнь жалеть буду.

— Зараз*, — спокойно сказал Николай Иванович. — Не беснуйся. Нож правлю.

Казак сел мне на ноги,

— Не шевелись и свет держи. Смотри что б ровно. Мне видеть надо.

И запел, замурлыкал, напевая какую–то бодрую песню, как ни в чем не бывало. Я подивился чужой выдержки. Свиную кожу казак свернул в трубочку.

— На — ка, зажми зубами. Потом, спасибо скажешь.

— Да она грязная! Смотри: ее до меня грыз кто–то.

— Бери, бери! Ты не чищи!

— Да не стану я после кого–то в рот свиную кожу пихать!

Казак вздохнул и одной рукой зажав мне ноздри, другой ловко сунул в открывшийся рот сверток. Погрозил мне пальцем, на работу свою любуясь.

Первых разрез я перенёс спокойно. Только факел в руке на миг дрогнул, но я его быстро выровнял. Посмотрел на мрачную тень на скале. Усмехнулся. Больно, но терпеть можно. Справлюсь.

На втором понял, зачем кожа во рту. Без неё, зубы раскрошил друг о друга.

А, вот когда пластун стал выдавливать пулю наружу, на несколько мгновений впал в темноту забвения.

Всего лишь на миг, факел наклонился и я снова твёрдо его сжал. А может Микола мне его в руки сунул и я сжал. Не был уверен. Теперь я ни в чем не уверен. Спину жгло огнем.

Бесформенный кусок свинца, в маленькой лужице крови, и лежал перед моими глазами.

— На память, только на теле не носи — плохая примета., — спокойно сказал казак, вскидывая голову и прислушиваясь к посторонним звукам. Что можно услышать? У меня в ушах один шум, да что–то бухает постоянно.

— Показалось, — пояснил он, отвечая на немой вопрос.

— Все что ли?

— Еще хочешь? — пластун покрутил острым ножичком перед носом.

— Господи! — простонал я, выплевывая кусочок свиной кожи с щетиной. — Изверг! Что наделал то?!

— Не благодари! — усмехнулся Николай Иванович, складывая нехитрые хирургические вещички обратно в плотный сверток. — Это только начало. Дальше заживать будет. А, как. Все в руках, Божьих.

— Ну что, закончил? Слезай с меня. Расселся, изверг окаянный! А я то поверил, что ты — «лекарь». А ты… Ты! Как с лошадью!

— Потерпи, разрез нужно затворить, — спокойно сказал казак.