Золото Плевны

«Старый ты просто!» — хочется крикнуть в лицо. — " Не то, что раненый красавчик русский, как глянет, так сердце замирает».

Падаю на колени и снимаю первый сапог. Долго вожусь. Никак не идет. Каблук на правом стерся. Вот–вот потеряет. Надо Богдану снести, когда заснёт. Быстро починит, хороший мастер. Не мешало бы бутылку с наливкой перепрятать. Кладу ногу на колени. Ногти подстричь не мешает, осторожно глажу, массирую. Улыбаюсь, как можно приветливее, ласковее. Любит, когда с ним так. Ласковым становится.

— Так, так, — хрюкает доктор, — день сегодня тяжёлый. Есть совсем не хочется, пойду по свежему снегу пройдусь, может нагуляю аппетит.

Подаю растоптанные «домашние» башмаки. Не тороплюсь.

— Этот русский офицер, знатный? У него такое лицо благородное, а глаза какие проникновенные! Всегда в душу смотрит, будто знает наперед, что скажу.

— С чего ты взяла, что он русский? — Доктор мгновение назад почти спавший, резко дергается и цепко хватает меня за подбородок. Поднимает голову. Смотри в глаза. Такой в гневе и забить может.

— Бредил он часто. По–русски говорил. Слышала я язык русских. Красивый. Певучий. Нравится мне очень русский, — признаюсь под конец, чувствуя, как начинают пылать уши.

Доктор не отпускает. Сжимает пальцы. Больно. Кожа горит. Теперь я вся горю.

— Француз — он. — Пенсне зло блеснуло, поймав лучик света. — И друг его француз, скоро приедет за ним. Понятно? Не знаю, что в головке твоей беспомощной, но, если есть там хоть капля ума, призываю его запомнить, что держим мы французских офицеров из инженерного батальона. Понятно?

Я быстро закивала, давая понять, что поняла. Не так уж я глупа, просто дурой жить легче.

— Люб он мне очень. Люб! Выхожу, с ним уеду, — запальчиво выкрикнула я и пожалела тут же. Лицо мужчины менялось на глазах. Заострилось, стало злющим. Колючим.

— Думать забудь!

— А кто мне запретит?!

— Вожжи! Я!

— Не можете, не посмеете вы. Герой он русский. В войне победят, и увезёт меня с собой. Еще махать рукой на прощанье станете, и слезу пустите. Посмотрите!

Казалось, доктор опешил от таких слов. Отрезвел точно. В глазах ясность мелькнула.

— Дура. Не увезет и никто по тебе плакать не будет.

— Увезет, увезет. Я знаю. Сердцем чувствую.

— Шельма, — пробормотал доктор и с силой толкнул. — Поди, прочь. — Я, уперев руки об пол, и не дав себе упасть на спину, смотрела на него испуганно.. Лишь бы не по лицу бил. Остальное выдержать можно. Но, нет. Поник головой, кое–как добрел до кушетки, трясущимися руками зажег папироску. Затянулся.

— Папирос герою своему снеси. Дымит, как паровоз.

— Ага.

— И чаю покрепче завари, да лимон добавь. Давно у тебя просит, а ты не понимаешь. Бестолковая.

— Ага. Бестолковая, — сразу заторопилась я, поправляя съехавший платок. — Лимон то зачем?

— А, ты спроси, — хмыкнул доктор.

8.1

Я сделал первую затяжку, блаженно щурясь от едкого дыма, наблюдая сквозь полузакрытые веки за быстрыми движениями служанки. По мне так, слишком суетилась и громко стучала половником о тарелку, да и столовые приборы расставила неправильно, но какая ладная фигурка и, как старается. Лечение у доктора шло с каждым днем на пользу. Раны заживали. Более железками доктор в тело не лазил. Остались только внезапные головные боли. Сейчас голова не болела постоянно, но приступы налетали внезапно, совершенно обездвиживая меня. Доктор признался, что здесь он беспомощен, только время излечит или ослабит последствия контузии. Оставалось верить ему и ждать.

Вчера, вечером, доктор намекнул, что необходимости круглосуточно занимать его кабинет, абсолютно нет. Достаточно показываться ему раз в неделю.

Хозяйка имения, хоть и выразила желание посмотреть на француза, но тоже не испытывает восторга от пребывания чужих военных, и доктор передал примерные ее слова:

— У меня мирное именье, а не военный госпиталь. Мне приятно, что известность ваша, месье Дылчев столь велика, но в такое время, я не хочу подвергать опасности свою дочь и имущество. Ваш долг, требует оказания помощи всем страждущим, но я подобным долгом не связана. Имею только долг материнский и хозяйский.

Известие меня неприятно огорчило:

— Мэтр, в чём же я предстану перед нашей хозяюшкой, не в чужом же, дезабилье ей представляться.

— Совершенно не беспокойтесь, шевалье. По законам восточного гостеприимства, вам будет предоставлено всё, в чем нуждаетесь.

Настроение улучшилось. Какая–то перспектива, а то только длинные разговоры по вечерам с доктором под стакан дрянного бренди, да ожидание появления Миколы изрядно утомили однообразием. Знал, что казак где–то рядом и всё же излишне сильно беспокоился. Находясь в таком в близком соседстве с турецкими солдатами и неясности дальнейшей своей судьбы.

Да только куда я с одним серебряным рублем и трофейной турецкой шашкой? Надо бы послать за казаком, поторопить, да откланиваться, а то, как бы не пришлось плотно знакомиться с хозяевами имения и погружаться в новые витки вранья.